Облачный атлас

Митчелл Дэвид Стивен

— Делай с ним все, что пожелаешь, — так, помнится, она мне сказала — Он прожил среди фабриканток так долго, что стал почти таким же, как мы.

Потом она сказала, что покажет мне еще большую тайну. Юна выдвинула ящик стола Ли, извлекла оттуда крошечный серебристый ключ и повела меня в северный квартал купола. Между лифтом и самым северным гигиенером она велела мне обследовать стену. Я ничего не увидела.

— Смотри снова, — настаивала она, — смотри как следует.

На этот раз я заметила пятнышко и крохотную щелку. Пятнышко оказалось замочной скважиной. Юна дала мне ключ, я его вставила, и щелка превратилась в четырехугольник: перед нами распахнулась дверь. Пыльная тьма не давала никакого намека на то, что в ней кроется. Юна взяла меня за руку; я

колебалась. Если хождение по обеденному этажу во время комчаса не было проступком, влекущим за собой лишение звездочки, то вхождение в незнакомые двери таковым, разумеется, являлось. Но воля моей сестры была сильнее моей. Она потянула меня внутрь, закрыла за нами дверь и шепнула:

— Теперь, дорогая сестра Сонми, ты внутри тайны.

В темноте скользнуло белое лезвие: чудесный движущийся нож, который придавал форму душной пустоте. Я различила узкую кладовку, забитую стульями, пластиковыми растениями, куртками, веерами, шляпами, выгоревшим солнцем, множеством зонтов; увидела лицо Юны, свои руки. Сердце мое часто билось.

— Что это за нож? — спросила я.

— Всего лишь свет, фонарь, — ответила Юна.

Я спросила:

— А что, свет живой?

Юна ответила:

— Свет и есть жизнь.

Какой-то клиент оставил фонарь на сиденье, объяснила она, но Юна не отдала его нашему пособнику, а спрятала здесь. Это признание поразило меня сильнее всего.

Почему же?

Третий Катехизис учит нас, что обладать чем-либо, даже мыслями, означает для прислуг отрицание любви Папы Сонга, выраженной в Его Инвестиции. Я подумала — соблюдает ли еще Юна-939 хоть какой-либо Катехизис? Но опасения, пусть и самые мрачные, вскоре были отодвинуты на задний план сокровищами, что показала мне Юна: то была коробка с непарными сережками, браслетами и бусами. Она водрузила себе на голову тиару с изумрудами, обвила мне шею нитью жемчужин, похожих на ягодки голубики. Исключительное чувство облачения в вещи чистокровных возобладало над моим страхом быть обнаруженной. Я спросила у Юны, как она обнаружила эту потайную комнату.

— Это все любопытство, — ответила она.

Этого слова я не знала.

— Что такое любопытство? Фонарь или ключ?

— И то и другое.

А потом она показала мне самое замечательное из своих сокровищ.

— Здесь, — с благоговением сказала она, — показан мир снаружи — такой, какой он есть.

Это была книга, книга с картинками.

В наши дни таких немного.

В самом деле. Юна по ошибке приняла ее за поломанный сони, ведь картинки не двигались, потому-то, решила она, ее владелец от нее и отказался.

А что, Юна и читать умела, как чистокровная? Так же хорошо, как говорила?

Я задала ей тот же вопрос; она с горечью сказала, что нет. Но мы разглядывали картинки. На одной из них изображалась освещенная свечами зала, полная чистокровных, одетых в великолепные платья и мерцающие костюмы. Я была зачарована.

В той книге было много картинок. Вы должны представить себе, с каким священным ужасом смотрели мы на смуглую прислугу, ухаживающую за тремя уродливыми сестрами; на белую ведьму, осыпающую себя звездами и превращающуюся в даму, похожую на миссис Ли; на статного чистокровного, саблей расчищающего себе путь через лес; на семерых оцепенелых фабрикантов, идущих вослед сияющей деве с причудливыми ножами в руках; на дом, выстроенный из леденцов; на морского конька, расчесывающего волосы русалке. На замки, зеркала, драконов. Конечно, большинство из этих предметов мы тогда не могли идентифицировать. Не забывайте, я, будучи прислугой, не знала всех этих слов, как и большинство других, которые использую в этом свидетельстве. Юна сказала мне, что РекЛ и 3-мерка показывают нам лишь тусклый отблеск мира по ту сторону лифта: его подлинное воплощение содержит в себе чудеса, превосходящие даже Экзальтацию.

Столь многие странности,

увиденные в течение одного лишь комчаса, вскружили мне голову, отравили разум. Сестра посветила фонарем на ролекс и сказала, что мы должны вернуться в койки до сигнала подъема, но обещала взять меня внутрь своей тайны в следующий раз.

И сколько же было этих «следующих разов»?

Около десяти или пятнадцати. Когда Юна будила меня и приглашала в свою потайную комнату, я давала себе слово, что иду туда в последний раз. И всякий раз была очарована новыми чудесами. Ближе к зиме Юна-939 стала напоминать себя прежнюю, оживленную, только во время наших визитов в тайную комнату. Перелистывая свою книгу с картинками внешнего мира, она озвучивала сомнения, которые поколебали даже мою собственную любовь к Папе Сонгу и безграничную веру в корпократию.

В каком же виде выражались эти сомнения?

Как мог Папа Сонг одновременно стоять на Своем Постаменте в Раздаточной Чхонмё-Плаза и прогуливаться по пляжам Экзальтации вместе с нашими сестрами, получившими Души? Почему фабриканты рождались в долг, но чистокровные нет? Кто решил, что Инвестиция Папы Сонга должна искупаться двенадцать лет? Почему не одиннадцать? Не шесть? Не один?

И как же вы воспринимали столь кощунственную гордыню?

Я умоляла Юну все это прекратить или, по крайней мере, притворяться нормальной в ресторации: понимаете ли, в те дни я была хорошо ориентированной прислугой, а не злодейкой, не угрозой цивилизации, как теперь. Более того, я боялась лишиться звездочек из-за неспособности донести на Юну Смотрителю Ли. Видите ли, сомневаться так, как она, значило обвинять Папу Сонга в чудовищном обмане. Юна призналась мне в том, что она сделала как раз в ночь, когда чуть позже показала мне свою тайну. Она встала перед Его Постаментом и произнесла: «Лжец». Просто чтобы посмотреть, что вслед за этим случится.

— И ничего не случилось, — сказала Юна, — решительно ничего. Так что вот думаю: присутствует ли там вообще наш Логоман?

Я читала Катехизисы усерднее, чем когда-либо; молила Папу Сонга исцелить мою подругу. Все тщетно: ее отклонения не уменьшались, но с каждым днем становились все более вопиющими. Вскоре даже Смотрителю Ли следовало бы задуматься о решительных действиях. Вытирая столы, Юна открыто смотрела РекЛ. Наши сестры чувствовали, что она совершает проступки, и избегали ее. Однажды ночью Юна сказала мне, что хочет покинуть обеденный этаж и никогда туда не возвращаться. Она сказала, что мне тоже надо уйти, поскольку чистокровные заставляют фабриканток работать в куполах, чтобы самим, не делясь, наслаждаться прекрасными местами, которые показывает ее книга, ее «сломанный сони».

В ответ я произнесла Шестой Катехизис, я сказала, что никогда не совершу такого злонравного выпада против Папы Сонга и Его Инвестиции. Реакция Юны-939 была злобной. Да, Архивист, злобной. Она обозвала меня дурой и трусихой, сказала, что я ничуть не лучше всех остальных клонов.

Две лишенные Душ фабрикантки, без всякой помощи бегущие от своей корпорации? Единодушие поймало бы вас в пять минут.

Но откуда Юне было об этом знать? Ее «сломанный сони» обещал мир затерянных лесов, окутанных туманом гор и укромных мест. По ошибке принять книгу сказок за Ни-Со-Копрос — для вас, чистокровного, это может показаться смехотворным, но постоянное заточение наделяет правдоподобием любой мираж, обещающий избавление. Вознесение же обеспечивает такую жажду нового, которая на время лишает тебя здравого рассудка. В потребителях такое состояние именуется хронической депрессией. Юна дошла до этого уровня к началу моей первой зимы, когда посетители стали отряхивать со своих найков снег и нам регулярно приходилось швабрить полы. К тому времени она перестала со мной общаться, так что пребывала в полнейшей изоляции.