Обладать и принадлежать
Шрифт:
– Какую карьеру? – изумился доктор.
– Мне дают место в архиве роддома. Я буду заведовать этими секретными архивами, всеми связями и данными, подложными фамилиями и адресами ускользнувших, расписки отказавшихся женщин будут в моих руках, одновременно я буду обладать их адресами и подлинными фамилиями – такое судьба посылает не каждому!
– Не каждому, – отозвался доктор. – А что же, Офа, ты не любишь меня, как говорила ночью?
– Я не люблю мужчин. Я не люблю женщин. Я не люблю детей. Мне не нравятся люди. Этой планете я бы поставила
– А кого же ты любишь, Офа?
– Я, наверное, люблю животных, – сказала она, – и не задавай мне этого вопроса, потому что у меня рождаются ассоциации. И не провоцируй, не провоцируй меня на лишнее! У меня отдельный большой план жизни, а ты, мой милый, сбиваешь, сбиваешь меня с толку. И не приближайся ко мне, пока я не уйду.
Настенные часы в больнице показывают семь часов вечера. Офа сидит в архиве за столом, пьет кофе и курит, наблюдая, как собирается ее пожилая напарница.
= Ну, до свидания, Офа, – говорит ей напарница, открыв входную дверь. – Неужели вы не устали, всегда такая веселая, бодрая, услужливая, такая чистоплотная, добрая девушка?
– Я люблю касаться бумаг. – Она взяла со стола одну из карточек, – вот, например, в семидесятом некая Косматова Жанна отказалась от своего первенца-мальчика. Его звали Петей и отдали в семью Тополь через год по адресу: Авиационная, 71.
– Тише-тише! – сказала ей напарница. – Это же секретные данные! Вдруг нас кто-нибудь подслушает?
– Вдруг никогда ничего не бывает, – сказала Офа, – все закрючковано, имеет свои заделы и забросы – есть судьба, и если ты ей не противоречишь, она несет тебя в заданном направлении ко всем тем поступкам, на которые ты запрограммирован и рассчитан изначально. И даже помогает и сохраняет тебя. И пока ты это не выполнишь, ничего с тобой не случится!
Женщина удрученно задумалась у дверей, вздохнула и сказала:
– Ну, ладно, пойду, Офа. Закроете потом все. – И ушла, тихо затворив за собой дверь.
Офа тут же вскочила и закрыла за ней дверь на замок. Как только она повернула ключ, тут же в дверь стал стучаться доктор.
– Офа, открой, это я! – забарабанил он в дверь. Офа молчала, застыв у дверей. – Пусти меня, Офа, – не унимался доктор.
– Не пущу, – наконец отозвалась она загадочно. – Тебе чего?
– Я принес тебе яблок, – сказал тот.
– Положи под дверь и уходи.
– Их украдут, Офа. Давай я тебе их передам. Заходить не буду, только передам через дверь.
Офа щелкнула замком. Сделала маленькую щель и высунула только руку:
– Давай! – она помотала в воздухе рукой, не показывая своего лица. Он вложил в руку сетку с яблоками, руку успел поцеловать. Она тут же закрылась снова, приговаривая:
– Спасибо. Ты уже помогаешь мне, значит, я на верном пути, – сообщила она. – Я не хочу, чтобы ты видел мое лицо, оно такое… разгоряченное! Просто я у цели, доктор!
Он покорно слушал ее.
– Иди! – приказала она ему, и он побрел по коридору вон из больничного архива.
Офа пошла в глубину
Вслух несколько раз она прошептала:
– Цветочная, 25, квартира 5. Цветочная, 25, квартира 5!
Захлопнула дело, сложила его в два раза и запихала в свою белую сумочку с потрепанными ручками.
Офа стоит на углу дома 25 по улице Цветочной. Заходит в подъезд. На этаже звонит в квартиру 5.
– Кто там? – слышится женский голос.
– К вам по делу, пустите, – проговорила вежливо Офа.
– Не пущу, – сказал голос. – Я одинока, и уже ночь на дворе. Офа вышла во двор, посмотрела на окно пятой квартиры – увидела женщину лет пятидесяти с лишним. Запомнила ее внешность.
Утро следующего дня. Офа сидит на скамейке. Подъездная дверь открывается, выходит та самая женщина. Офа говорит сидящему рядом мальчику лет одиннадцати:
– Пойди и толкни ее. На, – она дает ему деньги. Парень бросает сигаретку, поправляет на пальце фальшивый перстень и бежит за женщиной. Делает вокруг нее несколько кругов – та настороженно остановилась, наблюдая за его манипуляциями. Мальчик толкнул ее в спину, тогда она врезала ему палкой прямо по голове – палка у нее была тоненькая, дамская, но, видно, била больно, потому что мальчик заорал как резаный и убежал, схватившись за окровавленную голову.
Женщина пошла дальше. Приятно пораженная, Офа двинулась следом за ней. При всей своей защищенности вид эта женщина имела незащищенный, и даже беззащитный, лирический. Двигалась она женственно и небыстро, прическу имела кудрявую и ухоженную, взгляд – рассеянный и отрешенный. На палочку она не опиралась, но несла в руках как зонтик. Палочка была белая, и в платье она одета была тоже белом, длинном, даже каком-то массивном, навевающем какие-то доисторические ассоциации.
Офа шла за ней, выслеживая, куда же та пойдет. Та вырулила в конце концов в парк и села на скамейку у реки в довольно глухом, уединенном месте, заросшем ивами. Скамейка была полуразрушенная. Хрустнув кустами, Офа подошла к женщине и села на скамейку. Та глянула на нее недовольно, шевельнув в руках книгой, которую она читала.
– Не знаете, здесь купаются? – спросила Офа очень нежным голосом.
– Да вы что! – сказала женщина. – Из этой реки потом нельзя выбраться. Здесь илистое дно и зыбкий берег.
Офа слушала и кивала ей, но самое главное – ее целью было лишить эту женщину палочки, которая стояла у той за спиной, прислоненная к скамейке. Офа вытянула руку по краю скамейки и пальцем толкнула палку, чтобы она свалилась в траву.
– Так-так-так… – деловито отозвалась Офа.
– Вы мне мешаете этим своим «так-так-так», – сказала женщина.