Обладатель Белого Золота
Шрифт:
Затем Ковенант умолк. По правде сказать, для Линден важны были не его ответы – на многие вопросы она уже получила свои. Ей просто хотелось дольше, как можно дольше слышать звуки его голоса. И как только он остановился, она тут же задала новый вопрос. Спросила о том, как Первой и Красавчику удалось спастись от пещерников. Ковенант издал нечто, похожее на смешок, что не могло не порадовать Линден.
– Ну, в этом, пожалуй, есть и моя заслуга. Лорд Фоул снабдил меня силой, и я уже не мог просто стоять там, не имея возможности коснуться тебя. Я должен был хоть что-то сделать. Он с самого начала знал, чем занимаются пещерники,
Линден нравилось, как звучит его голос. В нем не было больше чувства вины – видимо, оно выгорело вместе с порчей. И сейчас, думая о том, что он для нее сделал, она почти забывала, что никогда больше не увидит его живым. Но уже в следующий миг некий инстинкт подсказал Линден, что тьма колеблется, а стало быть, отведенное им время подходит к концу. И она попыталась сказать самое главное:
– Ты дал мне все, о чем я и не мечтала. И я благодарна тебе, даже за то, что причиняет боль. Никто и никогда не преподносил мне таких даров. Я желала бы лишь одного...
Тьма колебалась и редела. Безмерное ничто постепенно трансформировалось в нечто вещественное. И Линден с ужасающей отчетливостью знала, во что именно, и ее ужас и боль вылились в осиротелый крик. Этот безмолвный крик улетел во тьму. В немом изумлении она поняла, что способна вынести будущее.
– Желала бы лишь одного – не потерять тебя.
В последний раз она возвысила голос, воскликнув, как если бы была женщиной Страны:
– Прощай, любимый.
Ветер принес его ответ:
– В прощании нет нужды. Теперь я навсегда останусь частью тебя. Ибо ты всегда будешь помнить...
Голос замирал где-то на краю ее сердца, но она еще расслышала затихающие слова:
– Я останусь с тобой, пока ты жива.
Затем он исчез. А следом исчезла и пустота. Линден почувствовала, что лицо ее прижато к камню.
Свет пробивался сквозь опущенные веки, и, еще не успев поднять голову, она поняла, что вернулась в себя. В обычный рассвет обычного нового дня.
В прохладном весеннем воздухе висел запах росы. Но были и другие запахи: пепла, горелого дерева и уже свернувшейся крови.
Некоторое время Линден лежала неподвижно, позволяя преображению завершиться. Затем она попыталась приподняться на руках. И в тот же миг забытая рана за левым ухом напомнила о себе острой болью. Невольно застонав, она осела на камень.
Неизвестно, сколько пролежала она так, убеждая себя, что ее рана не имеет никакого значения. У нее не было особого желания открывать глаза и смотреть по сторонам. Но в следующий миг чьи-то руки, не слишком сильные – во всяком случае, если мерить силу по ее меркам, – но настойчивые и заботливые, приподняли Линден на колени.
– Линден, – послышался осипший от тревоги голос немолодого мужчины. – Слава Богу.
Зрение возвращалось к ней постепенно: поначалу казалось, будто все окружающее находится где-то в отдалении. Первым делом она осознала рассвет, затем увидела серый шероховатый камень и выжженное пятно в сердце зеленого леса. И лишь потом – тело Ковенанта. Он был распростерт на камне, внутри начерченного кровью треугольника. Свет падал
Из груди его торчал нож. Тот самый, делавший неизбежным все остальное.
– Линден, Линден, – повторял держащий ее за плечи мужчина. – Как жаль, что все так обернулось. Не следовало втягивать вас в эту историю. И оставлять ее с ним. Но кто же мог знать, что ему грозит такая опасность?
Линден медленно повернула голову и встретила обеспокоенный и усталый взгляд доктора Беренфорд.
Глаза его глубоко запали, под ними дрожали тяжелые мешки. Нестриженые седые усы лезли в рот. От характерной язвительности его тона не осталось и следа. Почти со страхом он задал ей тот же вопрос, что и Ковенант:
– С вами все в порядке?
Линден кивнула, насколько позволяла рана за ухом, и скрипучим, безжизненным голосом произнесла:
– Они убили его... – Горе ее нельзя было выразить словами.
– Знаю. – Беренфорд заставил ее сесть и потянулся за своим медицинским саквояжем. В следующий момент она ощутила в воздухе запах антисептика. С мягкой настойчивостью он раздвинул ее волосы и, не переставая говорить, принялся обрабатывать рану.
– Ко мне домой заявились миссис Джейсон с тремя своими детьми. Может, вы ее видели в день вашего приезда, возле здания суда? Она там торчала с плакатом, на котором было написано: «Покайтесь». Это особа из тех, кто считает, что докторам и писателям уготовано место в аду. Но тут ей без врача было не обойтись. Она вытряхнула меня из постели несколько часов назад. У них у всех, – Беренфорд судорожно сглотнул, – и у нее, и у детишек, были обожжены правые ладони. Страшные ожоги.
Доктор закончил заниматься раной, но не шевелился и не делал попыток заглянуть ей в глаза. Некоторое время Линден тоже сидела неподвижно, тупо уставясь на остывший пепел, но затем взгляд, ее вернулся к Ковенанту. Он лежал, одетый в старую футболку и потертые джинсы, словно никакой саван не был бы под стать благородству смерти. Застывшие черты лица были искажены страхом и болью, но было в них нечто, заставляющее вспомнить о надежде. Не будь с ней доктора, Линден, наверное, бросилась бы к Ковенанту, обняла бы его. Он не заслужил того, чтобы остаться покинутым и после смерти.
– Поначалу она ничего не хотела мне рассказывать, – продолжил Беренфорд, – но пока я вез всю семейку в больницу, в ней что-то сломалось. Кажется, она все же ужаснулась тому, что натворила. Дети ее вопили от боли, так что можно понять, каково было матушке. Полагаю, они не отдавали себе отчета в том, что делают. Думали, что Бог признал, наконец, их праведность. У них у всех было видение – одно и то же, – и они повиновались ему. Можете себе представить – убили лошадь, чтобы ее кровью намалевать знак на его доме. Так или иначе, все они были не в своем уме. Почему они прицепились именно к нему, я не знаю. Может, из-за того, что он написал «греховную» книгу? Она всю дорогу талдычила что-то насчет «свершившегося осквернения» и твердила, что он принесен в жертву, дабы очистить мир от греха. «Воздаяние и апокалипсис» – ни больше, ни меньше. По ее мнению, Джоан была жертвой, и спасти ее иным путем не было никакой возможности. Ну не прекрасно ли это? – с горечью воскликнул он. – Они, видите ли, не могли противиться велению свыше. А свыше им было велено сунуть руки в огонь. Бедняги полагали, что таким образом они спасают мир.