Шрифт:
От переводчика
На страницах пьесы Елинек, в двадцати трех сценах (отделенных одна от другой пропуском строки), рассказана история развития самосознания немецкого народа с начала XIX до конца XX века. Рассказана так, будто она увидена глазами Фридриха Гёльдерлина, «самого немецкого из немецких поэтов», [1] сквозь призму его миропонимания, сквозь совокупность характерных для него мотивов, и стилистически выдержана в духе поэзии Гёльдерлина, характерного для него языка (текст Елинек почти целиком состоит из слегка измененных гёльдерлиновских цитат). Отсюда — единство взгляда на происходящее (взгляд «сверху», как бы с большой высоты), подкрепленное отсутствием разбивки на реплики разных действующих лиц, авторских ремарок и прочего.
1
Так
Пьесу можно прочитать как реконструкцию мировидения Гёльдерлина.
А можно сосредоточиться на другом — на том, чтовидит поэт, на истории Германии — и тогда мы столкнемся с перемешанными фрагментами самых разных высказываний, которые произносятся от лица «мы». В отличие от подлинных стихов Гёльдерлина, в пьесе Елинек почти никто не говорит от лица «я». Говорит как будто бы сам немецкий народ, а если присмотреться — разные его части, каждая из которых претендует на то, что она есть целое. И поэт, слышащий все высказывания, видимо, отождествляет себя с каждой из частей «мы» — вероятно, еще и поэтому реплики в тексте пьесы не отделяются одна от другой.
Три части немецкого народа выступают в пьесе как три коллективных, если можно так выразиться, персонажа: немертвые, мертвые и живые.
Немертвые — умершие великие поэты и мыслители; их «извергла земля» и они существуют в облаках (или: в виде облаков [2] ) и в людской памяти. Мертвые — герои войн, погребенные в земле и не нашедшие там покоя; согласно немецким народным представлениям, в облике корней мандрагоры они могут выходить на поверхность и тоже воздействуют на живых. У Гёльдерлина это трехчастное деление мира описано, например, так:
2
У Гёльдерлина в «Празднике мира» об умерших поэтах сказано: «И дорогие друзья, верные облака, / Тебя тоже окружали тенями…»
В пьесе-мистерии Елинек мертвые и немертвые — те и другие по-своему, с использованием совершенно разных аргументов, выражая разное отношение к жизни, — пытаются воздействовать на живых. Поэтому очень важно различать, кто произносит те или другие слова. Это можно определить по тем характеристикам, которые дают себе разные «мы».
3
Там, где не указан переводчик, цитаты приводятся в переводе Т. Баскаковой.
Немертвые: обитают наверху, в небе; связаны с духом, со словом; похожи на детей, ибо отрешены от земных забот; называют себя «немертвыми», «сынами богов», «ангелами истории», добрыми (духами)», «странниками», «вечными детьми», «небесным родом», «небожителями», «спящими».
Мертвые: обитают в самом низу, в глубинах земли; тоже отчасти связаны со словом; называют себя «мертвыми», «героями», «праведными», «корнями мандрагоры», «костями истории».
Живые: обитают на поверхности земли; называют себя «людьми», «народом», «немцами».
Начиная с 8-й сцены реплики мертвых, немертвых и живых перемежаются, порой все три персонажа спорят друг с другом, но определить, кто, когда и что говорит, предстоит самому читателю.
Пьеса Эльфриды Елинек, написанная в 1990 году, была воспринята критикой и до сих пор воспринимается как скандальная. Ее интерпретации [4] сводятся к
4
Я могу сослаться, например, на диссертацию Штефани Каплан «"Гром наш еще гремит вдали". О литературной трансформации лирики Фридриха Гёльдерлина в пьесе Эльфриды Елинек "Облака. Дом."» (Вена, 2006) и на статью Маргарет Коленбах «Монтаж и мимикрия в пьесе Эльфриды Елинек "Облака. Дом."» (в: Елинек Э. Досье. Т. 2. Грац-Вена, 1991): в обеих работах содержится обзор библиографии.
Если исключить первый, вводный отрывок, где явных цитат вообще нет, можно сказать, что пьеса начинается и кончается содержащимися в «Любви» характеристиками состояния современной (Гёльдерлину) эпохи, отличающейся безбожием и безлюбьем, и той эпохи, которая должна наступить:
Ибо молвите, где жизни осталось жить, Если сковано все рабской заботою? […] …когда зимней немотою Цепенеет земля […](ср. сцену 2, начало)
Разрастайся, как лес! Сбудься, живой душой Преисполненный мир! Стань, о язык любви, Всенародным глаголом И законы даруй земле!(ср. сцену 23, конец)
Пер. С. Аверинцева
В промежутке описывается трудный процесс взросления человечества, а также — как во многих стихах Гёльдерлина — появление божественного вестника, помогающего людям прийти к более разумной и счастливой жизни. Вестник этот в одном случае остается неуслышанным (сцена 6), в другом случае о его появлении возвещает сама Земля (как это происходит в «Хироне» Гёльдерлина, она обращается к людям: «Напейтесь же, ручьев моих отрада…»; сцена 17).
По мысли Гёльдерлина, человечество в его нынешнем состоянии дико и неразумно, как малое дитя, процесс взросления ему только предстоит, поэтому в оде «Слабоумие» оно и названо «одинокой дичью», о небесном отце же сказано, что он «водит еще не проснувшихся на золотых помочах, как детей». Еще подробнее эта тема раскрывается в стихотворении «У истоков Дуная»:
…зверь К прекраснейшему непривычный, спит Чутким сном до звезд. Так и мы. […] Истинным вечным и песням дивным Сонные души не радовались. Лишь немногие, бодрствуя, блуждали счастливые Среди вас, жители городов прекрасных…Пер. В. Микушевича
Елинек виртуозно обыгрывает гёльдерлиновский мотив «дикости»: она, например, показывает — путем простого сопоставления цитат, — что негры, которых Гегель описывает как дикарей, ничуть не более дики, чем те, кто не в состоянии увидеть во всех человеческих существах Земли, будь то живые, мертвые или немертвые, жителей одного общего Дома. О новом человечестве, которое вспомнит о «небесных отцах», в стихотворении «Штутгарт» сказано: «Повзрослевший и ясноглазый (в отличие от «непроснувшихся». — Т. Б.), стоит перед вами опомнившийся человек».