Облако
Шрифт:
– Никак ее не пойму. Она точно немая.
– Меня предупредили.
Девушка бросает на него быстрый взгляд.
– Заинтересовался?
– Ну, брось.
– Ты все поглядывал на нее вчера вечером.
– Просто из вежливости. И уж по поводу вчерашнего вечера тебе ревновать не приходится.
– Я и не ревную. Просто интересно.
Он притягивает ее к себе.
– Все равно, спасибо.
– Я думала, мужчинам по душе тихони.
– Ты шутишь. К тому же, она переигрывает.
Девушка исподлобья глядит на него. Он пожимает плечами; затем –
– Я бы вел себя так же. Окажись ты в ее положении, – он целует Сэлли в висок. – Свинья.
– Великое дело.
– То есть, ты бы так себя не вела. Окажись в ее положении я.
– Милый, вовсе не обязательно…
– Лежала бы в постели с каким-нибудь новым петушком.
– И оба в черных пижамах.
Она отталкивает его, впрочем, она улыбается. На ней темно-коричневая безрукавка, хлопковые бледно-лиловые брюки в белую с черным полоску, обтягивающие зад, расклешенные. У нее длинные светлые волосы, которыми она слишком часто встряхивает. Неопределенно детская беззащитность и мягкость черт. Она взывает к грубости, к насилию; Лакло [3] уже обессмертил ее. Даже Поль, у которого тоже губа не дура, поглядывает на нее; в самый раз для роли стильной подружки, приятная пустышка из пластмассовой пьески. «П» – вот ее буква. Питер берет ее за руку. Она смотрит перед собой.
3
Пьер-Амбруаз-Франсуа Шодерло де Лакло (1741-1803) – французский генерал и писатель, автор считавшегося скабрезным романа «Опасные связи» (1782).
Говорит:
– Во всяком случае, Тому здесь нравится.
И следом:
– Мне все же хотелось бы, чтобы он не смотрел на меня так, словно ему неизвестно, кто я.
Питер сжимает ее ладонь.
– По-моему, Аннабел за несколько часов удалось поладить с ним лучше, чем мне за три дня.
– У нее навык есть, только и всего. В возрасте Тома любой из них – эгоистичный ублюдок. Да ты и сама знаешь. Все мы просто суррогаты мальчишек. Такими он видит людей.
– Я устала, Питер.
Он снова целует ее в волосы у виска; затем проводит рукой вниз по спине, поглаживает ягодицы.
– Нам что, действительно необходимо дожидаться ночи?
– Вот же нахальная сволочь!
Но она поводит туда-сюда пышной попкой и улыбается.
Впереди Аннабел наконец заговаривает с Кэтрин, одетой в белые «ливайзы» и розовую рубашку; на плече у нее шерстяная сумка в красную полосу, греческая.
– Не стоило тебе приезжать, Кэти.
– Ничего, все нормально.
– Тогда постарайся быть поразговорчивее. Ладно?
– Мне просто нечего сказать. Ничего не могу придумать.
Аннабел переносит корзину в другую руку, искоса взглядывает на сестру.
– Тут я тебе помочь не могу.
– Знаю.
– И не стоит так это подчеркивать.
– Прости.
– Поль вон…
–
– А она, по крайней мере, старается.
– Я не могу прятаться за улыбкой. Как ты.
Несколько шагов они проходят в молчании.
Кэтрин произносит:
– Это же не просто…
– Другие счастливы. Чувствуешь себя лишней, сброшенной со счетов. До скончанья времен.
– Это пройдет, – и Аннабел добавляет: – Если ты будешь стараться.
– Ты говоришь совсем как мама.
Аннабел улыбается.
– Вот и Поль вечно это твердит.
– Умница Поль
– Сволочь.
– Сама напросилась.
– Это нечестно.
Кэтрин отвечает быстрым взглядом, улыбкой.
– Старая дура Бел? С кошмарным мужем, кошмарным домом и кошмарными детьми? Кто бы такой позавидовал?
Аннабел замирает на месте; одно из ее небольших представлений.
– Кэти, я ничего подобного не говорила.
– Говорила-говорила. И я скорее позавидовала бы тебе, чем нет, – она говорит не оборачиваясь, через плечо. – По крайней мере, ты настоящая.
Аннабел идет за ней следом.
– Во всяком случае, Кэнди и впрямь кошмарна. Нужно с ней что-то делать.
Затем:
– А все его светлость виноват. Заладил одно: «переходный возраст». То есть, за ради Бога, не лезь ты ко мне с моими детьми.
Кэтрин улыбается. Аннабел произносит:
– Ничего смешного.
И следом:
– И вообще не понимаю, почему ты так на них взъелась.
– Потому что они все обесценивают.
– А ты недооцениваешь. Да так, что им до тебя еще тянуться и тянуться.
– Грошовые людишки.
– Ты же совсем их не знаешь, – и Бел добавляет: – Она, по-моему, милая.
– Сладенькая, да? Как сахарин.
– Кэти!
– Не выношу актрис. Особенно плохих.
– Она так старалась вчера.
Кэтрин чуть пожимает плечами.
– Поль считает ее очень умной.
– Готовой к употреблению.
– Нет, ей-богу, ты совершенно жуткий интеллектуальный сноб.
– Я Поля ни в чем не виню.
– Но они же наши друзья. Питер, то есть.
Кэтрин оборачивается к сестре, сдвигает очки на нос и с миг смотрит ей прямо в глаза: ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Снова молчание, звук детских голосов впереди под деревьями. Аннабел, опять пропустив сестру вперед там, где тропинка сужается, говорит ей в спину:
– Тебе мерещатся в людях всякие ужасы. А это совсем ни к чему.
– Не в людях. В том, что делает их такими, какими они становятся.
– Да, но винишь-то ты их. Так это выглядит.
Кэтрин не отвечает.
– Вот именно, винишь.
Она видит, как Кэтрин легко кивает, и знает – это проявленье сарказма, не согласия. Тропа расширяется, Бел снова шагает вровень с сестрой. Протянув руку, она касается рукава розовой рубашки Кэтрин.
– Чудесный цвет. Хорошо, что ты ее купила.
– Бел, тебя же видно насквозь.
Возмутительно, ужасно; и никак не скрыть улыбку.
– «Кэтрин! Я не позволю тебе так разговаривать с матерью!»