Область личного счастья. Книга 2
Шрифт:
— Квартирантка дома? — спросила Лина, указывая на дверь, окрашенную зеленой краской.
И тут она увидела Мишкину бобриковую куртку, висящую недалеко от этой двери.
— Нельзя туда, нельзя, — зашипела старуха и замахала рукой: — Не смей! Я не допускаю…
Она уронила веретено. Лина оттолкнула его ногой и дернула дверь. Тоненько звякнув, отскочил непрочный проволочный крючок.
В комнате густо пахло пудрой. Настольная лампа под оранжевой накидкой создавала полумрак.
На кровати лежала
— Ну, чего тебе, чего тебе, чего тебе?..
За ней у стенки, с головой закрытый одеялом, смирно лежал человек. Лина знала, кто этот человек. Какой же он все-таки дешевенький!
И никакого дела ей уже больше не было до него. Она вдруг почувствовала себя такой разбитой, будто только сейчас открыла глаза после неудачного прыжка с падающей башни. Ах, лучше бы ей и не открывать глаз!
До чего же вы плохо устроили жизнь, здоровые люди!
Она схватила с подзеркального столика зеленую вазочку, тяжелую и ловкую для удара, как молоток.
Зойка с визгом спрятала голову под одеяло.
Размахнувшись, Лина метнула вазочкой в зеркало и выбежала из комнаты.
В передней избе, несмотря ни на что, старуха пряла свою пряжу.
Снег запел под ногами на разные голоса. Морозный воздух заботливо освежал пылающее гневом лицо.
Обидно, Очень обидно. Сколько выстрадала, пока поверила. А верить, оказывается, нельзя.
До ее дома отсюда два шага. Окна хозяйкиной половины ярко освещены. Наверное, сидит ее брат и, приканчивая пол-литра, ликующим голосом ругает бригадира Гизатуллина. Он всегда на кого-нибудь жалуется, когда подвыпьет.
Лина вбежала в темные скрипучие от мороза сени. Рывком распахнула дверь. Белый пар буйно хлынул в избу, закрутился вокруг и бессильно упал к ногам.
У пустого стола одиноко сидел Михаил. На нем была новая рубашка ослепительно небесного цвета и впервые надетый пестрый галстук.
Увидев Лину, он откинулся к стенке так стремительно, что синеватый его чуб упал на лицо.
— Это ты? — спросила она с изумлением и торжеством.
Он сидел, словно припертый к стене, растеряв все слова, которые копил для нее целый месяц.
А она уже командовала:
— Одевайся скорее…
Он послушно надел свою новую «москвичку» и не успел застегнуться, как она уже снова командовала, заставляя его делать совершенно непонятные вещи. Он снял, как она велела, зеркало со стены и вышел с ним на улицу вслед за Линой.
Старуха уже не пряла свою пряжу. Она сидела, положив руки на колени, против нее стоял Самуил Факт:
— Я тебе, дура, что говорил? Я говорил, на все замки запирайся…
Он был в полосатой рубашке, новых синих галифе и калошах на босу ногу.
Зоя в новом цветном бумазейном халате стояла в дверях своей комнаты и сморкалась
— Зеркало-то какое было!
— Восстановим, — пообещал Факт. — Скажи спасибо — рожа цела. Могла бы разукрасить. Запросто…
— Ты тоже хорош. Мужик называется. Кавалер.
— Я думал — жена…
Вдруг снова отворилась дверь. Зойка, ахнув, исчезла в своей комнате, как провалилась. Старуха уронила веретено. Факт растерялся: из белого морозного тумана прямо на него лез человек в полосатой рубахе со вздрагивающим от страха жирным лицом.
Он только тогда сообразил, что перед ним зеркало, когда туман рассеялся и над узорчатой рамой показался очень знакомый черный чуб и горящие глаза. Сообразив, он испугался еще раз и начал как-то оседать, будто под ним проваливался пол.
Подойдя к зеленой двери, Лина распахнула ее:
— Зойка! Возьми зеркало, не держи зла.
Михаил поставил зеркало к стене. Отряхнул руки. Увидел на голубом шелке рубашки, выбившейся из-под «москвички», пыльное пятно, тоже стал отряхивать, но размазал еще больше.
Лина сказала тихо и покорно:
— Ничего. Отстираю.
— Ты? — тоже тихо спросил Михаил, и ему вдруг все стало понятно. Он рассмеялся так счастливо и самозабвенно, как никогда, наверное, за всю свою пеструю жизнь еще не смеялся.
— Ты разбила? Ты! Думала, я там!
— Прости меня, Миша. Это последний раз так я про тебя подумала.
Потом они шли по улице куда глаза глядят, и Лина говорила о том, что все-таки очень хорошо, прямо отлично устроена жизнь в мире здоровых людей.
СНЕЖНЫЙ ВЕТЕР
По ночам, когда Женя была занята в спектакле, она возвращалась домой одна или с кем-нибудь из подруг. Они жили вместе в одной комнате, три молодые актрисы, жили, в общем, дружно, много работали и много учились. Иногда им поручали небольшие роли, но чаще приходилось участвовать в массовых сценах, и все дружно мечтали о большой, настоящей работе.
Они любили друг друга, делились всем, что имели, от сердечных тайн до губной помады, дружно восхищались тем, что было достойно восхищения, и так же дружно нападали на все, возбуждающее их неприязнь.
И сейчас Женя, возвратившись из театра одна, знала, что подруги ждут ее и что чайник, завернутый в газеты, стоит под подушкой, чтобы не остыл.
По правде сказать, ей часто приходилось возвращаться одной. Она была красива, и после того, как вышла замуж, стала держаться надменно. Последнее обстоятельство отпугивало молодежь и почему-то привлекало к ней немолодых актеров. Они, осторожно оглядываясь на своих жен, пытались ухаживать за Женей. Вначале она смущалась, а потом привыкла и равнодушно выслушивала неоригинальные любезности. Провожать ее они не отваживались.