Область личного счастья. Книга 2
Шрифт:
Он бросил окурок в пепельницу и вышел, так и не посмотрев на хозяина.
В соседней комнате Катя расставляла посуду на большом, сверкающем белой скатертью столе. Увидев Берзина, она все поняла и устало опустилась на стул.
Пока Берзин разыскивал на вешалке свою шляпу, он слыхал, как в столовую вошла Марина и о чем-то спросила Катю. Выслушав ответ, она громко сказала:
— Ну и правильно.
Он вышел на площадку. Сейчас же снова открылась дверь:
— Можно мне с вами? — спросила Марина.
— Да.
Она скрылась и через минуту явилась в жакете. Обернувшись,
— Не реви! Завтра зайду к тебе.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Берзин говорил Марине:
— Вы сами не знаете, что такое для меня — вы. Да и я не вполне это знаю. Вы еще не забыли, какие бывают северные ночи, с морозом под пятьдесят градусов? Северное сияние помните? Его свет трепетный, как свет костра. И костер — друг таежника. Теперь представьте себе, как мы сидим в лесу и ждем, когда придет лесовозная машина. Мы — это грузчики. Грузим бревна. Но в такую ночь ходят машины плохо. Мы подолгу сидим у огромного костра и молчим. Северная ночь располагает к молчанию, мечтам. Когда у человека много отняли и оставили в покое, он начинает мечтать. И вот в такие часы у костра я выдумывал вас. Женщину, которая, сама того не зная, ждет меня. Я выдумывал ее глаза, ее волосы, губы, я начинал видеть ее во мраке ночной тайги, она приходила к нашему костру, садилась рядом со мной на поваленную сосну, и мы разговаривали с ней о любви. Когда в морозном воздухе слышались хриплые сигналы машины, она легко вздыхала и, улыбаясь, говорила: «Ну иди, сделай то, что необходимо, и приходи. Я подожду. Я привыкла ждать».
Берзин говорил, снисходительно посмеиваясь. Над чем, этого Марина не могла понять. То ли над своей мечтательностью, не свойственной возрасту, то ли над тем, что так все складно выдумывается.
Так взрослые, ласковые люди рассказывают детям добрые сказки.
Марина сидела в углу на диване, подобрав ноги и пытливо поглядывая на Берзина. Она старалась понять, над чем же он так посмеивается.
Он сидел на противоположном конце дивана, положив локти на колени и, по своей привычке, разглядывая ладони.
Почти три месяца прошло с того дня, как они познакомились. Встречались ежедневно в издательстве, или он поджидал ее у станции метро и они вместе приходили на работу.
В издательстве все считали, что Марининому одиночеству пришел конец, и радовались этому.
Ни Марина, ни Берзин ничего не замечали. После работы они вместе шли ужинать, и потом он провожал ее домой. Часто проводы превращались в длительные прогулки. Изредка ходили в кино или театр.
В один сентябрьский вечер они вышли из столовой на неуютную осеннюю улицу. Сеял мелкий дождь. Ветер шумел в голых сучьях деревьев.
Пряча нос в поднятый воротник серого пальто и глубоко засунув руки в карманы, Марина шла по мокрому асфальту пустынной улицы рядом с Берзиным. А он, словно не замечая дождя и холодного ветра, шел, высоко подняв мокрое лицо и оживленно говорил:
— В большом городе хорошо даже в такую погоду.
Марина подумала: «Конечно хорошо, особенно если сидишь дома». И предложила:
— Поедемте ко мне…
Он не раздумывая согласился.
Присутствие
Она напоила его чаем, показала свои книги и большую коллекцию открыток, которую начала собирать после войны.
В комнате, ярко освещенной и теплой, сделалось необычайно уютно от присутствия Берзина, от его голоса и даже от запаха папирос, которые он курил. Марине захотелось снять туфли, надеть халат и поуютнее устроиться в уголке дивана. Если бы это все можно было сделать, то совсем было бы хорошо.
В конце концов она выполнила большую часть этих желаний: незаметно сняла туфли и забилась в угол дивана. Он сделал вид, что не обратил на это никакого внимания, дав Марине возможность еще раз отметить его деликатность.
Ей пришло в голову, что любить можно именно такого, уважающего твои привычки, желания и, может быть, прихоти, деликатного человека.
В это время он и начал рассказывать о своей мечте, о своей выдуманной любви. Он говорил, и снисходительная улыбка освещала его лицо.
— Потом я начал думать, как я встречу вас, то есть ее. Обдумывал все до мелочей. Я видел вашу прическу, платья, руки. Видел, как блестят глаза при встрече, как звучит голос. Что было бы со мной, если бы тогда не было вас?
Марина вдруг догадалась, что, в сущности, он говорит ей о своей любви. Это открытие не обеспокоило ее, не заставило пережить тот острый приступ страха, тоски, ожидания, какой вызвало бурное объяснение Тараса в таежной избушке. С той поры прошло почти девять лет, а она все еще не может забыть, как целую ночь бродила под соснами, одинокая и тоскующая.
Марина поудобнее устроилась в своем углу и, усмехнувшись, в тон ему сказала:
— Этого не может быть. По-моему, вы продолжаете выдумывать ее, а сваливаете все на меня.
— Да нет, — просто ответил Берзин, — это не так. Я ничего не сваливаю на вас. Я выдумал для себя то, что мне нравилось. Это мой идеал, говоря высоким стилем.
— И оказалось, что она — это я?
Берзин поднял лицо. Оно улыбалось, а глаза оставались тоскующими и серьезными. Он сказал:
— Да.
Марина опустила ноги на ковер и, как бы сбрасывая с себя всю истому, навеянную теплом комнаты и словами его доброй сказки, заставила себя засмеяться:
— Вот ведь как бывает…
— И это надолго. На всю жизнь. Навсегда.
— Дайте мне папиросу.
— Не надо… — попросил он.
Поражаясь своей сговорчивости, она согласилась:
— Ну, хорошо. Хотите еще чаю?
Скоро он ушел. Марина сбросила с себя надоевшую за день одежду и в одном халате ушла в ванную, открыв предварительно форточку в комнате.
Когда она вернулась, в комнате стояла осенняя сыроватая свежесть и хорошо пахло дождем. И только лежа в постели, снова ощутила легкий запах табака. Но это почему-то напомнило ей избушку в тайге и внезапный поцелуй Тараса, заставивший ее поверить в его любовь.