Облава
Шрифт:
Стоял Сорокин, смотрел на воду. Она струилась, текла и текла мимо, а он думал о своей жизни и пришёл к мысли, что ему надо было родиться лет на десять-пятнадцать раньше или на столько же позже. Если б раньше, то уже все у него бы осуществилось, успел бы сделать что-то важное для науки, имел бы семью. А позже – остались бы позади эти войны и разруха, поломавшие его жизненные планы. Мысленно вернулся в Москву, в свою комнату, к любимым книгам, которых так не хватало ему в дороге, в командировках и по которым он тосковал, как тоскуют по любимой женщине. Все потерял – и дом в городе, и поместье, а библиотеку сумел сберечь – главное своё богатство.
Поднявшись по той же тропке, какой спускался к реке, заметил на улице тревожное оживление. Бежали дети, то и дело оборачиваясь, чтобы глянуть в конец села, выскакивали из дворов женщины и, посмотрев туда же, поспешно возвращались, запирали за собою ворота, калитки. Эта их тревога передалась и Сорокину. Прибавил шагу, тоже не забывая оглядываться туда, куда и все. Хотел спросить у кого-нибудь, что стряслось, откуда угроза, но так и не спросил: в это время ударили в колокол. Звонили часто, как на пожар или как в давние времена оповещали, что на город надвигается татарская орда.
Сорокин повернул на звон, к сельсовету, увидел, что туда же бегут Булыга и трое хлопцев, среди которых узнал гармониста и бубнача. Булыга был без шапки, с наганом в руке. Перешёл на бег и Сорокин , ещё не зная, почему поднята тревога, но уже не сомневаясь, что и он тоже в опасности. В колокол били и били в одном темпе, звонил Парфен, которого Сорокин узнал издали. Когда он, тяжело дыша, подбежал к сельсовету, там уже собралось человек десять. Все были с винтовками.
– Банда идёт, уже в Выселках. Будем принимать бой.
Булыга дал и Сорокину винтовку, патроны, скомандовал «за мной», и все быстрым шагом двинулись за ним в конец села, туда, где прямо к околице подступал лес. Несли про запас ещё четыре винтовки: по дороге кто-нибудь присоединится. Их догнал мужик верхом, спрыгнул, коня повернул назад, хлопнул ладонью по крупу, и тот сам затрусил по улице домой. За околицей на выгоне их ждали Анюта и ещё два хлопца.
Лес начинался по одну сторону дороги, по другую – поле-ржище со вспаханными там-сям полосками под озимые. Опушка леса – молодой ельник, такой густой и ровный, словно его специально посеяли. А сам лес старый – сосны высокие, толстые.
– Вот тут мы их и встретим, – сказал Булыга. Рукавом бушлата обтёр лицо, сошёл с дороги, подал знак, чтоб и остальные сошли. – Оборону занимаем вдоль дороги. Всем залечь в ельнике, лежать скрытно.
Он каждому показал, где тот должен лежать. Сорокину и Анюте определил место в середине цепи.
– Огонь открываем, когда голова колонны поравняется с Парфеном, – отдавал распоряжения Булыга. – Парфен и стреляет первым. Вникли?
Парфен лежал в цепи с самого краю, ближе к селу.
– А банда, слыхать, большая, – сказал кто-то.
– Ну и что? – спросил его Булыга.
– Боязно.
– Боязно, так молчи, а коль сказал, так не бойся.
Люди занимали позицию тихо, все были возбуждены, взволнованы, надо всеми висела тревога, томила неизвестностью: никто не знал, что там за банда, сколько в ней человек и смогут ли они, неполных два десятка самооборонцев, вынудить банду отступить, обойти село стороной.
Сорокин прикинул, как и что ему видно с отведённого Булыгой места. Место было лучше не надо: винтовка легла на толстый корень, выпиравший из земли, упор для стрельбы будет надёжный. Патронов Булыга дал ему всего дюжину, да ещё обойма
– Мне страшно, – сказала Анюта, подойдя к Сорокину. Ждала, что он ответит, покусывала губу. В глазах застыл страх. – Боюсь.
– Будьте здесь, со мной, – показал ей Сорокин место по другую сторону сосны.
Анюта положила на хвою свою винтовку без ремня и стала смотреть в ту же сторону, куда и Сорокин. Над ельником торчала только её голова с двумя тощими косичками. Красную косынку, которую всегда носила и в которой прибежала по тревоге, спрятала за пазуху – Булыга подсказал, демаскирует, мол. Сорокину стало жаль этой девчонки, ей ли лежать тут, принимать бой. Вчера она выглядела и постарше, и вроде бы не такой щуплой. Что ж, то было иное состояние духа, чувствовала свою силу и власть.
– Знаете что, – сказал Сорокин, – шли бы вы в лес. Все равно подмога от вас…
Анюта посмотрела на него с удивлением и даже с насмешкой:
– Я сбегу, а как же хлопцы? Я ведь секретарь ячейки.
Ни на дороге, ни в деревне по-прежнему никто не показывался. Тишина висела над округой. Тревожная тишина. Даже собаки почему-то не брехали, петухи не драли горло. Словно и не день был на дворе, а глухая ночь или пора перед самым рассветом. В такой тишине прошло ещё минут двадцать. Осмелели, повеселели, начали переговариваться. Хотелось верить, что банда – это всего лишь выдумка, что просто кто-то из озорства пустил про неё слух.
Но беда не прошла мимо. На дороге показались сперва три конника, одетых кто во что горазд, на разномастных лошадях. Ехали прямо в село, и, ясное дело, это был дозор. Лошадей не гнали, те шли шагом.
– Бандиты! – крикнул Булыга. – Всем замереть. Верховых пропустить. Не стрелять.
Конники приближались. Двое молодых, третий в годах, а может, его просто старила борода. Под этим третьим было седло, и держался он в седле легко, чувствовалась кавалерийская выучка. На двух других конях были наброшены то ли дерюжки, то ли сложенные пополам попоны. И сидели молодые, как сидят простые деревенские хлопцы, когда едут в ночное. У всех карабины. У молодых – за спиной, бородатый держал свой в руке, положив ствол на загривок коня. Молодые переговаривались между собою, а бородач ехал молча, немного впереди, и, как заметил Сорокин, только он и озирался по сторонам.
Пешая колонна показалась, когда верховые миновали засаду. В её движении не было того порядка, по которому всегда отличишь воинскую колонну. Шли как попало, а на колонну эта толпа смахивала только потому, что иначе идти не позволяла узкая дорога. Ещё издалека было видно, что банда прёт разношёрстная, одетая по большей части в мужичьё да в солдатское. У кого торчали из-за спины стволы винтовок, а у кого и нет – значит, вооружены были наганами, обрезами. У каждого оттягивал спину туго набитый мешок или котомка. Сколько там было людей, гадать трудно, пожалуй, больше сотни. Бандиты проделали немалый путь, устали, внимание их было рассеяно, и уж конечно, они никак не ждали, что тут, у самого села, может быть засада.