Обломки
Шрифт:
— Как я рада, — проговорила она, делая шаг к сестре. — Я не ожидала…
Эта вымученная фраза, в которой прозвучало смущение, показалась ей самой удивительно нелепой. Почему она с таким трудом подыскивает слова, ведь не с чужой же она говорит. Она опять замолчала. Внезапно ей стало стыдно перед сестрой, а почему — она и сама не смогла бы объяснить.
— Ты и не представляешь себе, как ты меня напугала, — наконец собралась с силами Элиана и, взяв Анриетту за руки, привлекла к себе. — Как раз сейчас (она поцеловала сестру в правую щеку) я стояла
Сестры устроились на диванчике, стоявшем в углу гостиной. Старшая потянулась к младшей, чтобы помочь ей снять меховую шубку.
— Подожди, — попросила Анриетта.
— Но тебе будет жарко. Давай лучше сядем поближе к огню. Вот так. Садись.
Анриетта молча подчинилась сестре.
— Почему ты со мной не разговариваешь? — спросила Элиана, когда они уселись поближе к камину. — Я понимаю, ты испугалась. Вообрази, что, как раз когда ты вошла, я думала…
Наконец-то после этой бессмысленной болтовни ей удалось полностью овладеть собой.
— Надеюсь, Филипп объяснил тебе, почему я вдруг исчезла? Ничего серьезного. Просто пришла телеграмма. Он тебе говорил?
— Конечно, нет.
— Слушай, распахни-ка шубку, а то тебе будет жарко. Пришла телеграмма от его дяди, с которым он после свадьбы поссорился.
Элиана на ходу сочинила не слишком-то убедительную историю, но уснастила ее таким количеством подробностей, правда, довольно убогих, таким властным взглядом впилась в глаза сестры, что та в конце концов поверила.
К концу рассказа она медленным, спокойным жестом откинула со лба волосы, потом, сцепив пальцы, бросила руки на колени.
— Ну а ты? — спросила она спокойным тоном.
Под безмятежно-честным взглядом сестры Анриетта почувствовала себя чуть ли не преступницей.
— Я была у Виктора.
Элиана улыбнулась.
— По-прежнему денежные неприятности?
— Я сегодня дала ему денег, он выпутается.
Анриетта скрыла от сестры, что удержала известную сумму из тех семи тысяч, боясь, что та осудит ее за жадность; вдруг к горлу подступило отвращение ко всей этой истории, к самой себе. Однако Элиана не отставала.
— Когда ты дала эти деньги, такие огромные деньги, для него это было так, словно небеса разверзлись.
— Конечно. Он совсем было упал духом, а теперь приободрился.
— Не будем слишком его обнадеживать, — лицемерно посоветовала Элиана.
Анриетта молча покачала головой, не отрывая пристального мечтательного взгляда от огня. Полено, еще полное живых соков, монотонно потрескивало и скидывало с себя кору, которая, прежде чем исчезнуть в пламени, сворачивалась в трубку; тогда обнажилась блестящая сырая древесина, и запах ее смешался с едким запахом дыма. Это, в сущности, самое обыкновенное зрелище волновало Анриетту, словно она впервые почувствовала его красоту. Ей чудилось, будто никогда еще не вдыхала она этот запах, не замечала, как осторожно скручиваются эти черные завитки. И в том неожиданном
— Ну? — проговорила Элиана; ее уже начинало тяготить молчание сестры.
Анриетта вскинула голову.
— Элиана, — отрывисто и глухо заговорила она, — со мной нынче вечером, на обратном пути, произошло… Я хотела сначала скрыть, чтобы тебя не пугать. Но ты же видишь, со мной ничего не случилось…
Элиана вскочила на ноги.
— Что произошло? Говори, да говори же, я ничего не понимаю.
— Чего ты испугалась, я же здесь. Успокойся.
— Хорошо, хорошо. Только расскажи, деточка.
Кровь отхлынула от ее лица, и там, где не были наложены румяна, выступили бледные пятна. Тщетно пыталась она подавить возникшую в мозгу неодолимую мысль и чувствовала, как силы покидают ее.
— Я переходила через улицу, — начала Анриетта. — Ну, у меня закружилась голова. Меня чуть автобус не задавил.
— Ужас какой! — крикнула Элиана, как бы желая заглушить некий голос, звучавший в ушах вопреки ее воле.
— К счастью, рядом оказался какой-то человек, он схватил меня сзади за плечи, швырнул на тротуар…?
Элиана уже не слушала, уставившись на сестру, она с ужасом разглядывала ее. Она здесь, а ее могло бы здесь не быть! И что было бы дальше? Элиане представилась ночь, телефонный звонок из больницы, дрожащий от страха голос Филиппа: «Кто-то звонит из Биша, ничего не понимаю». Нет, ясно, Филипп в больницу не поедет, для приличия он поспорит, кому ехать, но охотно уступит эту честь Элиане, и придется ей одной нестись через зловещий Париж; в выкрашенном белой краской приемном покое, где пахнет эфиром, дежурная сестра ласково заговорит с ней, объяснит… Элиана крикнула:
— Анриетта! Я… Что, что ты говоришь?
С минуту она глядела на младшую сестру с растерянным видом человека, грубо вырванного из сна, потом, увидев, что та испугалась, с трудом попыталась улыбнуться.
— Прости меня, деточка. Я все об этом случае думаю. Говори, говори, я только сяду.
— Не понимаю, Элиана, что ты так встревожилась, я же здесь.
— Правда, правда, но это сильнее меня, я совсем разнервничалась, да и день выдался ужасно утомительный.
Вдруг к горлу подступили рыдания, и она потупила голову; нижняя губа судорожно подергивалась.
— Оставь… сейчас пройдет, — хрипло пробормотала она, увидев, что сестра поднялась с места, и почти нечеловеческим усилием воли постаралась придать себе спокойный вид. Больше всего она боялась, что Анриетта вздумает ее поцеловать, а сейчас, когда ее терзала несговорчивая совесть, Элиана предпочла бы, чтобы сестра обругала ее, и с губ ее уже готово было сорваться признание в тайных своих мыслях, но стыд и неизбежные осложнения, которые последуют за исповедью, побороли мгновенную слабость.
Вот и все, — проговорила она, когда рассудок одержал верх в этой внутренней борьбе.