Обман Инкорпорэйтед (сборник)
Шрифт:
– Взгляни на него. Взгляни на его одежду.
– Ты часто их видишь?
– Изредка. Особенно субботними вечерами.
– Что с ним будет?
– Трудно сказать.
– Думаешь, может, кто-нибудь должен…
– Нет. С ним все будет в порядке.
– Лучше ему отсюда убраться, – новый голос, суровый и зловещий. Хедли остановился и застыл. От страха его знобило, он неуклюже повернулся и заковылял в темноте. Световые круги послушно проезжали мимо над головой.
– Глянь, как он идет.
– Бедняга.
– Может, нам лучше…
– Нет,
Голоса постепенно стихли. Хедли бежал наугад, вытянув руки. Вдруг он сильно ударился обо что-то твердое. Раздался громкий лязг, и над ним вспыхнули яркие волны. Хедли сполз на колени и натолкнулся подбородком на что-то твердое и холодное. Зубы раскрошились, в рот хлынула горячая кровь: она стекала тонкой струйкой по подбородку, пока он лежал, тяжело дыша. Хедли слабо пошевелился: все вокруг поплыло.
Его ударил Дейв Гоулд. Он должен встать и дать сдачи. Или это был Фергессон? Его ударил Фергессон. Хедли вновь окружили силуэты. Возможно, они били его все сразу. Взяли его в кольцо, обступили со всех сторон.
– Он упал.
– Наскочил тут на столб.
– Может, нам лучше…
– Нет, с ним все будет в порядке. Оставь его в покое. С ним все будет нормально. Он сам виноват.
Хедли застонал. Ему удалось сесть, он еле-еле встряхнул головой и убрал с глаз волосы. Руки болели, все тело ныло. Во рту вкус крови. Хедли выплюнул осколки зубов и кровавую слюну. Темнота начала медленно проясняться: кружащиеся огоньки остановились. Его руки были порезаны и исцарапаны: в кожу впивался мерзкий черный гравий. Когда это произошло? Только что или давным-давно… одно из двух. Одежда порвана и замусолена.
Вздрогнув, Хедли глубоко вздохнул и сосредоточился. Темная пелена колыхнулась, отступила, а затем вдруг рассеялась. Он находился на автовокзале, откуда отходили автобусы дальнего следования. Была глухая ночь. Он сидел снаружи, на погрузочной площадке. Несколько молчаливых пустых автобусов стояли в своих боксах. С другой стороны еще несколько загружались. Кое-где – группки мужчин и женщин. Площадка была голая. Почти пустынная. Его овевал зябкий ночной ветер. Вверху ярко светили холодные желтые лампы, вмонтированные в железобетонные балки.
Стоявшая неподалеку горстка пассажиров с вялым интересом наблюдала за Хедли. Старик со свернутой газетой, в выцветшем синем деловом костюме. Плотный элегантный мужчина в жилете и шелковом галстуке. Девушка в тяжелом пальто. Парочка матросов. Чернокожий рабочий. Никто из них не шелохнулся, когда Хедли мучительно встал, ухватился за вертикальную опору и повис на ней, зажмурив глаза, глубоко дыша и с трудом глотая кровь.
В голове пульсировала боль. От Хедли разило: одежда пропиталась грязью и замусолилась. Подступила тошнота. Головокружение. Он немного прошел, шатаясь, и его вырвало на асфальт, прямо на туфли и отвороты штанин.
С грохотом подъехал автобус, нагруженный людьми: освещенная изнутри махина шумела, гремела и грозно сверкала
Хедли обуял страх, и он затрясся, задергался в ошеломительном приступе паники, точно кукла на проволоке. Он был в городе! Страх усилился, заслонив все остальное: Хедли был песчинкой, носившейся в безбрежном океане ужаса. Он задыхался, хватал ртом воздух, пытался выбраться на поверхность, силился вздохнуть, а волны страха с плеском набегали. Наконец Хедли удалось подавить его, отшвырнуть назад и вынырнуть.
Он добрался по побережью до Сан-Франциско. Он был один: машина с Питом внутри осталась в Сидер-Гроувс. Хедли не знал, сколько прошло времени. Было поздно – наверное, за полночь.
Он пересек погрузочную площадку и вошел в зал ожидания. Там было практически пусто. Лампы ярко освещали гнетущие скамейки, камеры хранения, автоматы по продаже жвачки и сигарет, питьевые фонтанчики, выброшенные журналы. Хедли установил, где находится кассовое окошко, и направился к нему.
На полпути он остановился и вытащил бумажник.
Осталось пятьдесят долларов. Две двадцатки и десятка. Хедли обшарил все карманы. Корешок билета на автобусную поездку на север побережья. Носовой платок, насквозь промокший от крови. Пять-шесть папочек для спичек из сидер-гроувских баров. Один карман оттягивала медь. Четвертаки и полтинники, десяти– и пятицентовики. Хедли пересчитал их в немом отчаянии. В целом получилось пятьдесят три доллара двадцать три цента. Это все, что осталось с сотни. Остаток он потерял – ну, или растратил.
Хедли подошел к кассовому окошку.
– Когда следующий автобус до Сидер-Гроувс? – хрипло спросил он.
– Через тридцать пять минут.
Хедли купил билет и уныло побрел прочь. В зале ожидания было холодно. Он отыскал взглядом большие стенные часы, которые показывали четверть второго.
Разумеется, Хедли знал, зачем приехал в Сан-Франциско. Он по-прежнему искал Теодора Бекхайма, возвращался по своим следам в прошлое, пытался найти чернокожего великана там, где с ним встретился. Но Бекхайм больше не жил в квартире в районе Хейз. Он ушел от Марши: его там не было.
Но в глубине души Хедли сохранялась страстная, иррациональная потребность.
Он вновь обшарил карманы и, зачарованно наблюдая за своими беспокойными руками, задумался, что же они ищут? Прошло много времени, прежде чем Хедли понял: внезапно он остановился и безвольно, неподвижно застыл, подхваченный волной отчаянной безысходности.
Он не знал адрес Марши.
Телефонный справочник ничем не помог. Разумеется, в списке не было никакой Марши Фрейзьер: это не ее настоящая фамилия. Она оставила себе неофициальную фамилию Фрейзьер. Одному богу известно, как ее звали на самом деле. Хедли сдался и устало вышел из телефонной будки.