Обман
Шрифт:
В общем, по дороге сюда меня стошнило. Чуть-чуть, но пиджак пришлось снять. А тот, что у шафера, на Марика просто не налез. И рубашке тоже досталось, но мы решили, что даже для не каноничной свадьбы жених с голым торсом — это перебор. Хотя сейчас у меня уже слюнки текут — так охота его раздеть.
— Все, козочка, нас ждут.
— Я туда своими ногами не пойду. Только если ты совершенно случайно
Он с вызовом вскидывает бровь, берет меня на руки… и вздыхает.
А шрам под глазом ему все-таки идет. Если бы женщины были мухами, то мне бы не хватило даже сотни мухобоек, чтобы успокоить свою ревность количеством павших соперниц. И дело не в том, что мой Червинский не перевоспитался. Он вообще никуда не смотрит, только на меня. Даже когда я раздулась настолько, что мои пальцы стали похожи на сардельки, а утром я вообще как испуганная рыба-фугу, каждый раз, когда я ловлю на себе его взгляд — он смотрит с любовью.
И шутит, что будет любить меня даже со складками на животе.
На всякий случай мы это тоже внесли в наш маленький семейный протокол, хоть я собираюсь прийти в форум в ближайшие пару лет.
Я просто до чертиков, ужасно сильно, словно полоумная, люблю своего ненормального мужа. И называю его так с той самой ночи на пляже, правда, только когда он не слышит.
— Не тяжело? — интересуюсь я, пока Червинский ступенька за ступенькой преодолевает путь вверх.
— Тренируюсь носить вас обеих, — ухмыляется Марик.
Он ставит меня уже наверху, перед дверью в большой зал, где через пару минут мы станем мужем и женой. На три месяца раньше срока, но у Марика были неоспоримые аргументы. Каждый день и каждую ночь.
— Вера… — Марина дергает меня за рукав. — Вера… по-моему, у тебя того…
Я слежу за ее взглядом.
За мной, как за улиткой, тянется мокрый след.
Ежечки-кошечки, как говорит жена Антона!
— Вера, что такое? — Марик уже с телефоном, бледный, как смерть. — Тебе плохо? Где болит? Я вызываю доктора! Нет, мы едем в больницу прямо сейчас! С вами все будет хорошо!
— У нее просто отошли воды, — умиляется Лера и уже расцеловывает меня в обе щеки.
— Мы будем бабушками! — хором, словно долго репетировали, кричат наши с Мариком
Родня начинает суетится, хлопать, желать счастья новорожденной.
Им все равно, что я еще как бы не родила.
Наташа задорно трясет бутылкой и в ответ на мой немой вопрос: «Кто дал бабушке шампанское?», Марик пожимает плечами.
— Так! — громко говорю я, и от звука моего голоса хрустальные части люстры начинают исполнять вальс Мендельсона. — Никто никуда не едет! Сначала мы женимся, потом банкет, а потом — роддом.
Зря я что ли заказывала свои любимые стейки-томагавк. Я буду есть их даже на родильном кресле.
Хотела бы я сказать, что меня взяли — и послушались, но у всей нашей, пусть не очень большой, но дружной родни, уже своя «свадьба»: они пьют за здоровье Марики Марковны Червинской, и им в принципе все равно, что именинница еще не собрала вещи.
— Идем, — Марик берет меня за руку, и мы быстро просачиваемся в толпе.
Женщина у стола в красивом костюме. Господи, кажется, точно таком же, что и в прошлый раз. Она пытается понять, что произошло и даже ворчит, что именно с нами у нее куча проблем, но я молча беру ручку с красивого подноса и ставлю подпись в книге регистрации брака.
— Я немножко рожаю, — говорю в ответ на ее праведный гнев.
И с дикой улыбкой смотрю на красивую размашистую подпись моего Червинского. Он с минуту смотрит на наши росчерки, словно на завершенное волшебство, а потом тянется ко мне через весь мой тыковообразный живот, целует в губы и дико, почти как мальчишка, хочет.
— Имейте ввиду, Вера Червинская, рожать вы пойдете только под моим строгим присмотром.
— Но после банкета, — выдвигаю встречные условия.
— Ты ненормальная.
— А ты, зато, меня любишь. Я не поеду рожать без хорошо прожаренного куска телятины, Червинский.
— Зови меня «муж», — плотоядно улыбается Червинский. — Хорошо, по пути в больницу заедем в ресторан. По рукам?
Конечно, я соглашаюсь.
Уже предвкушаю, как много веселого расскажу Марике о дне, когда она появилась на свет.
Например, о паре обмороков ее папы.