Обмани меня дважды

Дьюран Мередит

Ее губы неслышно произнесли один-единственный слог. Оливии пришлось дважды беззвучно прошептать его.

– Да, – услышал Аластер ее ответ.

– Нет! – Неужели она так ничему и не научится? Он нашел вход в ее лоно, и его палец скользнул в него. Марвик сдержал животный рык, когда лепестки ее плоти обхватили его палец, и из ее груди вырвалось рыдание, больше походившее на стон. Оливия была напряжена и напрягалась еще сильнее, когда его палец двинулся глубже. Она зажала рот тыльной стороной руки.

– Ты чувствуешь меня? – спросил герцог.

Широко распахнутыми глазами она смотрела на него.

– Скажи

вслух. – Ему хотелось говорить грубо, но его голос звучал лениво, апатично. Господи, чувствовать ее… – Ты знаешь, что мне хочется сделать с этой частью твоего тела? – Он хотел использовать самые непристойные слова. – Твое влагалище… Тебе известно, что я хочу сделать с твоим влагалищем?

Оливия сглотнула.

– Я…

– Я хочу поиметь тебя, – проговорил он. – Своим членом, всеми пальцами и языком. Глубоко войти в тебя, пронзить каждый дюйм твоей плоти, Оливия. Я хочу использовать тебя. Я хочу, чтобы ты кричала и умоляла меня остановиться, и тогда я наклоню тебя и поимею снова. Вот куда приведет тебя надежда, понимаешь? Она ведет тебя к гибели, и мне это доставит удовольствие. Я погублю тебя ради удовлетворения, которое я доставлю испытать и тебя, а в конце возненавижу себя за то, что я сделал.

Оливия судорожно вздохнула.

– Вы… не… такой… вы хотите быть… гораздо хуже, чем вы есть!

– Хуже? – Марвик потер ее лоно большим пальцем, и она вскрикнула. – Смотри на меня! – Он опустился на колени, схватил ее за бедра, и она затихла. Прижав ее к книгам, он приподнял полы ее халата, развел их в стороны, нагнулся и прикоснулся языком к ее естеству. И стал лизать его.

Ее вкус…

Оливия закричала. Но герцог едва слышал ее. Внезапно он почувствовал, что вокруг царит тьма, потому что он попал в собственную ловушку, испробовав ее на вкус. Потому что он ощутил вкус… океана, всего женского – плодородия, жизни, созидания – соленый и медный… Ему казалось, что его плоть вот-вот разорвется. Плотина прорвалась, и плотский голод заревел в нем, овладевая всеми его чувствами. Марвик забыл о своей цели, обо всем, кроме желания овладеть ею; он хотел все глубже проникать в нее, поглощая языком и губами ее аромат.

Он сосал ее бугорок до тех пор, пока ее бедра не задрожали, но ему было мало этого. Он – зверь, животное, которое слишком долго отталкивали. Его язык проник в ее лоно и рвался туда все глубже и глубже. Он пообещал, что сделает это, но сейчас старался только ради себя. «Возьми это», – промелькнуло у него в голове.

Оливия извивалась под его руками.

– О! О! О! – стонала она.

Она достигла вершины наслаждения от его губ, и он чувствовал ее конвульсии. От ее вскриков вспыхивали части его тела, просыпались первородные желания, о существовании которых он и не подозревал. Он не знал о них.

Именно это заставило его остановиться и отпрянуть назад. Это не дало ему остановить полет и завершить то, что он начал. Потому что внезапно, удерживая Оливию и наблюдая за тем, как она приходит в себя, он понял, что не знал, что именно затевает здесь.

Ничего подобного в его опыте не было.

Она была совсем не такая, как Маргарет.

Маргарет никогда не давала ему почувствовать себя диким и жадным зверем. Маргарет никогда не издавала ни звука.

Воспоминание об этом остудило его пыл, как ледяная вода. Герцог медленно

отступил от Оливии, готовый подхватить ее, если она упадет. Но она выпрямилась и отошла от шкафа. Посмотрела ему в глаза. И несколько мгновений не отрывала от него взгляд, хотя другая на ее месте постаралась бы отвернуться.

В конце концов он отвернулся от нее. Потому что не знал, куда смотреть.

При мысли об этом герцога охватила странная паника. Он заставил себя вновь повернуться. Оливия прислонилась к книжному шкафу, наблюдая за ним. Ее губы были полуоткрыты, лицо пылало, растрепавшаяся коса спадала на плечо. Он живо представил себе, как Оливия выглядела бы с распущенными волосами – огненные пряди спадали бы на белые обнаженные груди, и она смотрела бы на него, лежа в его постели, а в ее взоре было бы такое же откровение, постигшее ее.

Когда Оливия подняла руку, чтобы прикоснутся к губам, ее рука дрожала.

Иисусе Христе!

Ему хотелось закричать на нее. Но слова застряли в горле, и он не мог даже сглотнуть. «Неужели ты такая беспечная? Неужели лишена здравого смысла?»

Герцогу хотелось ударить кулаком по шкафу – он заслуживал боли. Но у шкафа стоит Оливия, и ее это испугает.

Но до сих пор она не испугалась. Почему? В первую же их встречу, когда он запустил в нее бутылкой? Как она умудрилась не испугаться тогда?

– Вы не подходите на роль служанки, – сказал он.

Оливия заморгала, словно его слова вызвали у нее недоумение. Как будто он мог сказать что-то еще, как будто он был в состоянии придумать в это мгновение что-то такое, что имело бы смысл.

Смысл имело только это – обманный, низкий смысл: он – герцог Марвик, а она – служанка. И во что бы это его ни превращало – в свинью, в нахала, в сына своего отца, – так тому и быть. Он вернулся к своей роли, подальше от невыносимого замешательства.

– Бросьте работать прислугой, – проворчал герцог. – Найдите себе мужа. Займитесь созданием собственного дома вместо того, чтобы заниматься чужими.

И вот она наконец-то отвернулась. На ее щеках запылал яркий румянец. Марвик едва расслышал ее ответ:

– Это действительно будет счастливым концом.

Он отшатнулся. А потом заставил себя засмеяться, хоть смех и обжигал ему горло.

– Теперь-то я знаю, что ты – дурочка, – сказал Марвик. – Доброй вам ночи, миссис Джонсон.

Это его библиотека. Но Оливия осталась в ней, когда герцог захлопнул за собой дверь, в последний раз взглянув на одинокую и прямую фигуру, стоявшую возле книжного шкафа.

Глава 11

Час перед рассветом всегда самый тихий. Проскользнув в свою маленькую комнатку, Оливия легла в постель, убеждая себя, что сможет заснуть.

Вместо этого она слушала биение собственного сердца. Она никак не могла понять, как ему удается биться так спокойно и ровно, будто ничего не произошло за ночь, будто она не изменилась. Как будто случившееся могло забыться, не оказав на нее никакого воздействия.

Оливия знала, что в произошедшем в библиотеке не было ничего необычного или похвального. Хозяин, соблазняющий служанку – история старая, давно превратившаяся в клише. Таким же было и ее следствие: служанка приветствовала внимание господина. Ей казалось, что его прикосновения волшебны. И она жаждала новых, молила о них.