Обманы зрения
Шрифт:
— Слушай, а плюнь ты на свои дела, давай я тебя прямо сейчас отвезу в Падую! — говорливый итальянец был ещё и донельзя фамильярен, но Аде, с детства привыкшей к церемонной официальности отцовых коллег и его друзей-медиков, было почему-то всё равно и даже приятно. — Я там вырос и знаю в городе каждый закоулок. Поехали, я тебе быстренько всё-всё покажу!
Ада внутренне содрогнулась, живо представив себе, как этот носатый Чипполино станет таскать ее по всяким закоулкам и там всё-всё показывать. Она даже совершенно неуместно засмеялась, что вызвало ответную бурю идей со стороны итальянского Сусанина:
— Ты знаешь, а тебе ведь непременно нужно к нашему Святому, — доверительно сообщил
— Куда-куда? — непочтительно удивилась Ада.
— К Святому, — не сморгнув глазом повторил водитель. — А-а, я и забыл, что ты здесь ничего не знаешь. Падуя — это город трёх «без». У нас есть луг без травы, кафе без дверей и Святой без имени. Я тебя могу повсюду отвезти!
— И куда же вы дели имя Святого? — развеселилась Ада. — Забыли? Или он — аноним?
— Не надо смеяться, — строго оборвал ее самозваный гид. — Каждый житель города знает, что наш главный святой — это святой Антоний. У нас в городе находятся его мощи. Нам нет нужды постоянно уточнять его имя. Поэтому мы зовём его просто — Святой.
— Здорово! — искренне восхитилась Ада. Итальянцы, оказывается, фамильярничают не только с людьми, но и со святыми! Вот молодцы!
— А тебе точно надо побывать у его гробницы, — торжественно продолжил ее чичероне. — Вон ты какая бледная и грустная! А Святой выполняет все просьбы, особенно о любви. Он пошлёт тебе большую любовь, если ты хорошо попросишь! К нему каждый день приходит куча народу со своими просьбами, и он никому не отказывает. Ну, может, лишь двум-трём в неделю!
Ада мысленно зааплодировала. Вот оно как: ребята ещё и статистический учёт ведут, подсчитывают, сколько обращений удовлетворено, а скольким посетителям отказано!
После того, как она проспала всё время полёта (чудеса какие-то, прежде спать не получалось даже во время долгих трансатлантических рейсов; Ада вообще никогда не могла заснуть в самолёте), настроение у нее было превосходное. Нервное напряжение каким-то образом осталось в Москве. Мучившие ее три дня сомнения в том, правильно ли она поступает, решившись на эту странную поездку, были, похоже, забыты где-то там же, в «Шереметьево». Что ей, собственно, терять, кроме своих цепей? Будет плохо — она всегда может уехать, предусмотрительно обеспечив себе независимость от вновь обретаемой маменьки.
— Ну так что, — деловито поинтересовался водитель, — заезжаем в Падую?
И тут Ада решилась.
— Ну, поехали. Но только без закоулков. Провезешь меня по городу, свозишь к гробнице. Да, и у какого-нибудь кафе там остановись.
Очень хотелось кофе. Кроме того, пустой желудок всё настойчивее напоминал о пропущенном завтраке.
Обрадованный Чипполино всю оставшуюся дорогу рассказывал ей о святом Антонии, покровителем Падуи. Его цветистое повествование изобиловало совершенно душераздирающими подробностями из жизни Святого, который, как помнилось Аде, по официальной версии церкви отличался редким благочестием и стойко сопротивлялся разнообразным искушениям. Однако, народная молва добавила скромнику и постнику Антонию ярких натуралистических красок.
Старинный южный город очаровал Аду с первой минуты — она вообще любила европейскую провинцию с ее узкими улочками, выхоленными древними соборами и домами, ухоженными деревьями, сувенирными лавками и маленькими столиками уличных кафе. Он был невелик, но старательно не забывал о том, что когда-то и на его улицах доводилось вершиться Истории.
К знаменитой Базилике они подъехали по улице с символическим названием виа дель Санто, улица Святого, ну а как же иначе! Величественный собор навалился на Аду своей могучей коричневой тушей, едва машина выехала на пересечение с виа Цезаротти. Тяжкие мрачные стены, увенчанные приземистыми куполами широкие
Водитель, которого, кстати, тоже звали Антонио (ну кто бы сомневался!), довольный произведенным на его подопечную впечатлением, попытался начать теперь уже предметную, так сказать, экскурсию по Базилике и ее окрестностям, но Ада несколько рассеяно и невежливо от него отмахнулась.
— Слушай, не надо, помолчи, здесь я хочу сама, одна.
Итальянец против ожидания вовсе не обиделся, хотя и попробовал поканючить:
— Ты ж ничего здесь не знаешь. Даже гробницу будешь два дня искать! — с удовольствием посулил он. Но Ада уже его не слушала, а, быстро перейдя через площадь и миновав конную статую какого-то лысоватого мужика без шапки, толкнула тяжелую высокую дверь, и, пройдя через узкую переднюю, очутилась внутри собора.
Великолепные интерьеры храма резко контрастировали с его аскетической внешней отделкой. Но ни могучие колонны красного веронского мрамора, ни яркие солнечные фрески, покрывающие плафоны, ни мраморные барельефы, ни светлые резные алтари, богато украшенные лепниной, цветами и свечами, ни даже скульптуры, принадлежащие резцу великого Донателло особо Аду не заинтересовали. Ей хотелось увидеть и почувствовать что-то иное.
И вот наконец, в узком коридоре бокового придела, совсем в стороне от центрального нефа, она ее нашла — тёмную массивную плиту, вмонтированную в нарядную розовую мраморную рамку, украшенную строгой резьбой. Гробницу Святого плотно обступили важные скульптуры — видимо, святые рангом пониже. Весело горели свечи и лампадки, сбоку от саркофага висели какие-то картинки в рамках, а также нечто, напоминающее расписные тарелочки. Сверху слева скромно притулился наивный букетик мелких астр в узком стакане.
Около гробницы никого не было — Базилика вообще была почти пуста, не сезон! С непонятным и незнакомым, прежде никогда не испытанным чувством Ада приблизилась к отполированной каменной глыбе и положила на нее обе руки.
Так она простояла довольно долго. Негромкие голоса людей, звуки шагов по каменному полу постепенно отдалились и исчезли, словно в соборе больше не осталось ни единой души. Ада прислонилась к холодному камню лбом и закрыла глаза.
Она ни о чём не думала. Казалось, в голове не осталось ни одной мысли, в душе — ни единого чувства. Всё вытеснила, всё заполнила звенящая пустота. Не было ни страха, ни страсти, ни безразличия — совсем ничего. Мир стал черно-белым, но не пугающим, а лишь спокойно-просторным. Почему-то Аде было приятно это полное освобождение от самой себя.
Она не молилась. Не будучи человеком воцерковленным, она толком и не знала ни одной молитвы, кроме «Отче наш». Ей всегда нравилось просто находиться в церквях — не важно, каких, православных, католических или протестантских. Ада любила приходить тогда, когда не было службы, не звучали ангельские голоса певчих, не толпились прихожане. Там, в тишине и безлюдье, она молча ходила по храму, или сидела где-нибудь в сторонке, или неторопливо ставила свечи в тяжелые подсвечники. Стоя перед строгими тоскующими глазами Спаса, или перед скульптурой Мадонны, или перед лаконичным деревянным крестом, она без слов обращалась к Богу, прося прощения за грехи, мечтая о счастье и душевном покое.