Обмен заложниками
Шрифт:
— Не все-о-о-о, — заныла Лейла, — я много чего помню. Просто на сюжетке ничего не получалось, а так хотелось делать ролики…
Понемногу Джош успокоил и ее, и Мустафу, тогда удалось добиться более связного рассказа.
Белее Белого снял пробник, не покидая Детройта, — вместо третьего ряда сидений в его «хантере» располагалась мини-студия.
— На что это похоже? — спросил Джош, до сих пор не видевший, как делается брейнинг.
— Что ты им отдала? — спросил Мустафа, стараясь, чтобы его голос не звучал угрожающе.
— Когда мне было шесть лет, — Лейла
— Почему же ты этопомнишь? — с подозрением спросил Мустафа.
Она посмотрела вызывающе.
— Потому что когда-то писала сочинение «Лучшее лето в моей жизни». Перечитала. Только теперь одни слова и остались. И не заметила, как. Шлемы — те же, что здесь у тебя. Большая консоль, несколько экранов. Закрываешь глаза, ложишься. Он все спрашивает: что помнишь, что еще в тот год было, и про бабушку, и про папу, и какая была машина, и, наверное, я потом заснула ненадолго. А потом — все. Тридцатисекундный ролик.
Джошу стало не по себе. Вокруг них в мягком поролоне спали тысячи человеческих жизней — чутким сном, готовым войти в любого, кто заплатит несколько долларов.
Тестеры в Нью-Йорке и Вашингтоне все как один выставили пробному ролику максимум по всем параметрам. Четкость восприятия, детализация, временной и логический план, эмоциональная окраска, баланс чувств и ощущений.
Удивленный Рич, не задумываясь, предложил Лейле ужин с известным киноактером. Тот не решался или не хотел заняться брейнингом сам, но готов был «поучаствовать».
Поездка на восток, шикарный отель, берег океана, вечернее платье и сам Как-Его-Там. Седые виски, лучезарные морщины, знаменитый чуть картавый говор и сногсшибательная хрипотца в голосе. Омары и устрицы, фуа-гра, кир из «Дом Периньона» и всякие прочие излишества. Репортер, изводящий гигабайты в ожидании выигрышного кадра для будущей рекламы. Сценарий — выигранная в лотерею встреча с любимым артистом.
И полный провал. Лейле-то казалось, что все идет хорошо. Ей действительно понравился вечер, она по-честному радовалась жизни, и когда Рич сказал ей, что ролик запорот, просто отказывалась верить. Оказалось, что даже разговаривая со звездой, она то и дело «соскальзывает» — отвлекается, начинает думать о доме, о школе, о том, что, вернувшись, расскажет подругам. И на брейн-карту эти обрывки мыслей легли на первый план, а великолепный ужин, ожидаемый тысячами поклонниц по всем штатам, записался лишь смутным малозначащим фоном.
С полным диском никому не нужных фотографий в виде утешительного приза Лейла вернулась домой. Надо отдать должное Ричу, он предпринял еще одну попытку — приблизительно с тем же результатом.
А Лейле хотелось сниматься.
— Давайте, — не слишком уверенно предложил Джош, — я попрошу Рича привезти все снятые ролики. Ты же можешь посмотреть их обратно…
— Джош, — Мустафа дернул головой, словно получил пощечину, — ты хотя бы себе не ври, а? Даже если ролики лягут удачно, у нее в голове появится что-то про девушку Лейлу. Она никогда не почувствует, что это было с ней самой, правда?
Джош кивнул. А еще запись могла лечь неудачно. Из-за возможных последствий перезапись ролика объекту считалась неоправданным риском.
— Сколько роликов вы сняли с Ричем? — спросил он.
Лейла помедлила, а потом, почти шепотом, призналась: пятьдесят. Мустафа просто онемел — видимо, он еще не обо всем ее расспросил до прихода к Джошу. Пятьдесят, и за все Рич платил день в день после оценки тестеров. И кому какое дело, как она зарабатывает эти деньги. Потому что сейчас открыты квоты, и они уже почти накопили на канадскую визу для всей семьи… Но тут Мустафа сорвался.
— Шлюха!!! — заорал он, вскакивая с кресла и пытаясь ухватить Лейлу за волосы через стол.
Она пискнула мышью и бросилась прочь, к лестнице. На улице стояла ночь, светящиеся снежинки хаотичным роем неслись мимо окон вниз, к бело-бурой земле, бело-черным крышам, бело-серому асфальту.
— Еще и дура, — констатировал Мустафа. На шестидесяти неосвещенных пролетах можно было не только сломать ноги. Турок подошел к той двери, через которую только что выбежала Лейла, и прежде, чем выйти, обернулся к Джошу и сказал, сухо и беззлобно:
— Ты мне жизнь сломал.
— Алло, Рич?
— Привет, Джош! Как сестра — еще ходит на работу?
— Рич, у меня есть тема для ролика.
— Кто-то из знакомых?
— Я сам.
— Хм.
Долгая пауза.
— Продаваемо?
— Рич, я хочу сделать запись за свои деньги. И не выставлять ее на продажу.
— Ты знаешь, сколько стоит один ролик?
— Лучше всех.
Кто из них вырастет? Есть ли хоть одна полезная частица в этой свалке шлака?
Адамс крутил на экране туда-сюда список своего заветного класса. Было еще раннее утро, он заранее проскользнул в класс, чтобы разминуться с нудной кореянкой.
Включил радиоканал. Под разглагольствования безымянного проповедника о гордыне в спорте неторопливо проверил почту, набросал пару писем и теперь медитировал перед монитором, намечая дальнейшие шаги.
Если растить поколение за поколением на фальшивых идеях, как скоро фальшь станет истиной или хотя бы правдой? Можно ли ради личной свободы каждого в отдельности душить всех скопом? Подрезать крылья первым для самоутверждения вторых? Холить и лелеять агрессивную посредственность, приучая скот не отбиваться от стада? Кого мы хотим обмануть?