Обнаженная для тебя

Дэй Сильвия

— Сядь, Ева.

Я посмотрела на него. Держался он напряженно, глаза были холодными как лед, но потом, проведя ладонью по лицу, повторил уже более мягко:

— Сядь… пожалуйста.

Ноги у меня подкосились, и я опустилась на край дивана, запахнув на себе халат.

Гидеон, продолжая стоять, отпил большой глоток того, что было в его стакане.

— «В первый раз». Так ты сказала. А сколько всего раз это было?

Я намеренно сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

— Не знаю. Не считала.

— Ты кому-нибудь рассказала? Матери?

— Нет. Господи, узнав

об этом, она, конечно, забрала бы меня оттуда. Но Натан был в себе уверен: он запугал меня так, что я и рот боялась открыть. — Горло у меня пересохло. Я поперхнулась, а при попытке сглотнуть заморгала: ощущение было такое, будто глотку протерли наждаком. Наконец голос ко мне вернулся, но теперь это был еле слышный шепот. — Был момент, когда мне стало так худо, что я уже готова была признаться ей, несмотря ни на что. Видимо, почувствовав это, Натан, чтобы запугать меня еще больше, свернул шею моей кошке и подбросил ее мне в кровать.

— Господи! — Грудь Гидеона тяжело вздымалась. — Это не просто долбаный педофил, а чокнутый сексуальный маньяк. И эта сволочь тебя… Ева!

— Слуги, должно быть, знали, — отрешенно продолжила я, не сводя глаз со своих перекрученных рук. Сейчас мне хотелось покончить с этим и убрать все пережитое на задворки памяти, подальше от повседневной жизни. — Но думаю, они тоже боялись, поэтому никак не реагировали. И уж если никто из них, взрослых людей, слова не сказал, то чего было ждать от меня, ребенка? Что я могла?

— Но ведь пришел же этому конец, — хрипло произнес он. — Как это вышло? И когда?

— Когда мне было четырнадцать. Поначалу я думала, что у меня просто месячные, но кровотечение оказалось слишком сильным. Мама ударилась в панику и отвезла меня в клинику. Там-то все и выплыло. Они провели осмотр и обнаружили… многочисленные травмы. Вагинальные и анальные рубцы…

Гидеон со стуком поставил стакан на край стола.

— Извини, — прошептала я, чувствуя себя совсем больной. — Я бы не грузила тебя подробностями, но ты должен от меня узнать то, до чего могут докопаться и другие. Медики, как положено, сообщили о жестоком обращении в службу защиты детства. Вся история была задокументирована, и хотя эти материалы закрытые, есть люди, которые с ними знакомы. Когда мама вышла за Стэнтона, он наведался туда и приплатил кому надо, чтобы архивные данные ни в коем случае не предавались гласности. Но, сам понимаешь, стопроцентной гарантии это не дает, и ты вправе знать, что все может вылезти наружу и поставить тебя в неловкое положение.

— В неловкое положение? — прорычал он, дрожа от ярости. — Нашла словечко, чтобы описать мои чувства!

— Гидеон…

— Да если какой-нибудь репортер решится это опубликовать, я не только поставлю крест на его карьере, но и от издания, поместившего у себя материал, камня на камне не оставлю. — Им овладела холодная, леденящая душу ярость. — Но главное, Ева, я собираюсь найти этого издевавшегося над тобой монстра. И когда доберусь до него, он пожалеет, что еще не умер.

Я задрожала, потому что сразу ему поверила. У него все было написано на лице. Звучало в голосе. Ощущалось в излучаемой им энергии. Сейчас он воспринимался не просто как Опасный Брюнет: в Гидеоне угадывался человек, который добьется своего во что бы то

ни стало.

— Он не стоит твоих усилий. Не стоит твоего времени, — сказала я, вставая.

— Не он, а ты! Ты всего этого стоишь, черт побери! Провались все пропадом!

Чувствуя, что вся дрожу, я шагнула к камину.

— Тут ведь еще и денежный след. У копов с репортерами особый нюх на деньги. Кто-то может заинтересоваться тем, почему при разводе с первым мужем моей матери досталось два миллиона долларов, а ее малолетняя дочь от предыдущей внебрачной связи получила пять. — Даже не глядя на Гидеона, я почувствовала, что он остолбенел. — Надо думать, — продолжила я, — к настоящему времени этот долбаный счет уже изрядно подрос. Я к этим деньгам не прикасалась, но они в доверительном управлении у Стэнтона, ну а ему присущ дар царя Мидаса. Так что если тебе приходило в голову, будто меня интересуют твои деньги…

— Помолчи…

Я обернулась к нему. Я видела его лицо, его глаза. Видела жалость и ужас. Но куда сильнее ранило то, чего я не видела.

Воплощался в жизнь худший из моих кошмаров. Я боялась, что мое прошлое может негативно сказаться на его влечении ко мне, и еще раньше говорила Кэри, что тяга Гидеона ко мне может быть порождена заблуждениями. Он может вроде бы оставаться рядом, да только я, вне зависимости от намерений и целей, все равно его потеряю.

И похоже, именно это и происходило.

ГЛАВА 13

— Ну вот и все. Сейчас оденусь и пойду, — развязывая пояс халата, сказала я.

— Что? — уставился на меня Гидеон. — Куда пойдешь?

— Домой, — устало пробормотала я. — Полагаю, тебе нужно все это осмыслить.

— Это мы можем сделать вместе, — заявил он, скрестив руки на груди.

— Я так не думаю. — Подбородок мой вздернулся, печаль пересилила и стыд, и разрывавшее сердце разочарование. — Вряд ли это возможно, пока ты смотришь на меня вот так, с жалостью.

— Ева, я же не каменный. Любой нормальный человек не остался бы равнодушным.

Все копившиеся с самого ланча переживания сплелись в моей груди в один болевой узел, и я взорвалась:

— Не нуждаюсь в твоей хреновой жалости!

— Тогда какого черта ты хочешь?

— Тебя! Я хочу тебя.

— Так ведь я у тебя есть. Сколько раз можно повторять одно и то же?

— Твои слова и гроша ломаного не стоят, если ничем не подкреплены. Если хочешь знать, я заводилась от тебя с самого начала. И заводило меня то, что каждый твой взгляд говорил о том, что ты хочешь затрахать меня до смерти. А теперь это ушло, Гидеон. — Глаза мои горели от невыплаканных слез. — Этот взгляд… Его больше нет.

— Ты несешь полную ахинею. — Он посмотрел так, словно у меня выросла вторая голова.

— Думаю, ты и понятия не имеешь, что за чувства рождает во мне твое желание. — Я обхватила себя руками, прикрывая груди, поскольку, обнажив перед ним душу, ощутила себя действительно голой. — Оно позволяет мне чувствовать себя красавицей. Чувствовать себя сильной и живой. Я… я не могу оставаться с тобой, если ты больше не испытываешь ко мне такого влечения. Я просто этого не вынесу.

— Ева, я… — Он осекся. Его напряженное лицо приобрело отстраненный вид, руки сжались в кулаки.