Обнаженная для тебя
Шрифт:
— Ага, мне тоже так казалось. До нынешнего вечера.
— Господи! Неужели тебе до сих пор Коринн не дает покоя? — Он широко развел руками. — Я ведь здесь, с тобой, так? А с ней едва успел попрощаться, припустив за тобой вдогонку. Опять!
— Пошел на хрен. Не надо мне твоих одолжений.
Как был, одетый, Гидеон шагнул под душ, поднял меня на ноги и поцеловал. Крепко. Его рот жадно припал к моему, руки, схватив за плечи, удерживали меня на месте. Но я не уступала, не поддавалась. Даже когда он попытался соблазнить меня алчущими, чувственными
— Почему? — спросил он, скользнув губами к моей шее. — Почему ты сводишь меня с ума?
— Не знаю, что за проблема возникла у тебя с доктором Лукасом, я, во всяком случае, никакого повода не давала. Но он был прав. Весь вечер твое внимание было отдано Коринн. За обедом ты меня попросту игнорировал.
— Ева, для меня вообще невозможно тебя игнорировать. — Его лицо было мрачным и напряженным. — Если ты со мной в одном помещении, я больше никого не вижу.
— Забавно. Всякий раз, когда я смотрела на тебя, ты смотрел на нее.
— Глупости! — Он отпустил меня и убрал с лица мокрые волосы. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
— Так ли? Да, ты хочешь меня. Я нужна тебе. Но не любишь ли ты Коринн?
— Ох, ну вообще охренеть можно. Нет! — Он выключил воду и обнял меня. — Хочешь, чтобы я признался тебе в любви, Ева? Все из-за этого?
Ощущение было такое, будто он изо всей силы врезал мне под дых. Такой боли я отроду не испытывала и даже себе не представляла. Слезы жгли глаза. Я поднырнула под его руку и разрыдалась.
— Иди домой, Гидеон. Пожалуйста.
— Я дома. — Он обнял меня сзади и уткнулся лицом в мои мокрые волосы. — Я с тобой.
Я попыталась высвободиться, но была слишком вымотана. Физически. Эмоционально. Слезы лились ручьем, и остановить их не было сил. А я терпеть не могла плакать у кого-нибудь на глазах.
— Уходи! Пожалуйста.
— Я люблю тебя, Ева. Конечно люблю.
— Боже мой! — Я задергалась, забилась, пытаясь вырваться. Все, что угодно, лишь бы освободиться от человека, превратившегося для меня в источник боли и мучений. — Мне не нужна твоя долбаная жалость. Я просто хочу, чтобы ты отвалил.
— Да не могу я, Ева. Сама знаешь, не могу. И кончай дергаться. Лучше выслушай меня.
— Гидеон, все, что ты говоришь, ранит.
— Это неправильное слово, Ева, — упрямо гнул он свое, прижавшись губами к моему уху. — Поэтому я его и не говорил. Это неправильное слово для тебя и чувства, которое я к тебе испытываю.
— Заткнись. Если ты вообще хоть немножко обо мне заботишься, так просто заткнись и проваливай.
— Меня любили и раньше, Коррин, другие женщины… Но какого черта они обо мне знали? Как, на хрен, могли любить, понятия не имея о моих долбаных задвигах. Если это и есть любовь, то такое чувство несопоставимо с тем, что я испытываю к тебе.
Я замерла, хотя меня била дрожь. Я видела в зеркале свое лицо с размазанным макияжем и мокрые, растрепанные волосы рядом с губительно красивым лицом Гидеона. Он крепко обхватил меня сзади, и было видно,
Мы выглядели совсем непонимающими друг друга.
Но зато я понимала, что такое отчужденность, вызванная тем, что люди, с которыми имеешь дело, не видят твоей подлинной сути, или не могут видеть, или предпочитают не видеть. Я ощущала отвращение к себе, к тому, что жила в постоянном обмане, пытаясь выдать себя за личность, которой хотела бы, но никак не могла быть. Я жила в постоянном страхе, что те, кого я люблю, могут отвернуться, если им откроется истинная, сокрытая внутри меня личность.
— Гидеон…
Его губы коснулись моего виска.
— Думаю, я полюбил тебя с первого взгляда. Но когда мы впервые занялись любовью в лимузине, это стало чем-то еще. Чем-то большим.
— И тем не менее. В тот самый вечер ты бросил меня, чтобы позаботиться о Коринн. Как ты мог, Гидеон?
Он разжал объятия, но только для того, чтобы подхватить меня на руки и отнести к двери, где на крючке висел мой банный халат. Он закутал меня, усадил на край ванны, а сам сходил к раковине и, вынув из ящика, принес все необходимое для удаления макияжа. А потом присел передо мной на корточки и принялся снимать косметику с моих щек.
— Коринн позвонила во время того званого обеда, а я был в таком настроении, что мог совершить любую глупость, — сказал он, не сводя с моего заплаканного лица теплого, ласкового взгляда. — Мы с тобой только что занимались любовью, соображал я после этого очень плохо. Я сказал ей, что занят и что был кое с кем близок, а когда услышал в ее голосе боль, решил, что мне нужно разобраться с ней, чтобы продвигать наши с тобой отношения дальше.
— Не понимаю. Ты оставил меня одну ради нее. И это, по-твоему, называется «продвигать отношения»?
— Ева, с Коринн у меня все не так просто. — Он приподнял мой подбородок, чтобы стереть размазавшиеся под глазами тени. — Мы с ней познакомились в Колумбийском университете, когда я был первокурсником. Она красивая, милая, в жизни ни о ком дурного слова не скажет. Когда она стала ко мне клеиться, я поддался, и это стало моим первым опытом секса по взаимному согласию.
— Ненавижу ее. — (При этих словах его рот чуточку скривился.) — Это не шутка, Гидеон. Я просто вне себя от ревности.
— Ангел мой, это был всего лишь секс. Как бы неистово мы с тобой ни трахались, мы при этом занимаемся любовью. Каждый раз, с самого первого раза. Ты единственная, кого я воспринял таким образом.
— Ладно. Чуточку получше, — тяжело вздохнула я.
Он поцеловал меня.
— Да, наверное, ты вправе сказать, что тут и ухаживание имело место. Мы оба отличались исключительной сексуальностью, нас тянуло друг к другу, и неудивительно, что помимо постели мы оказывались вместе и в разных местах на людях, как пара. Правда, когда она призналась мне в любви, это меня удивило. И польстило. Она была мне небезразлична. Мне очень нравилось проводить с ней время.