Обнаженная
Шрифт:
Придите, обманчивыя облака, которыя застилаютъ горизонтъ, скрывая дйствительность, отравляющую хлбъ, омрачающую душу и заставляющую людей проклинать свое появленіе на свтъ!.. Приди, славный миражъ, который длаетъ рай изъ мрачной пустыни послднихъ дней! Ко мн, иллюзія!
И бдный маэстро искусственно раздувалъ послдній призракъ своихъ желаній, связывая съ любимымъ образомъ покойной всю силу своего воображенія и желая влить въ него новую жизнь частью своей жизни. Онъ хваталъ пригоршнями грязь прошлаго, всю массу воспоминаній, чтобы создать огромный, очень большой образъ, который занялъ бы всю дорогу, замкнулъ бы горизонтъ и скрылъ бы отъ него до послдней минуты мрачное ущелье въ конц пути.
V
Поведеніе
– Онъ сошелъ съ ума, – говорила она. – Его жизнь кончена. Отъ прежняго Реновалеса осталось одно воспоминаніе
Котонеръ со своею непоколебимою врною дружбою приходилъ въ негодованіе, когда до его ушей долетали разные толки о знаменитомъ художник.
– Вовсе онъ не пьянствуетъ. Все это ложь. He могутъ не сочинять ерунды про знаменитыхъ людей!
Онъ составилъ себ опредленное мнніе о Маріано и зналъ о его жажд бурной жизни и о желаніи подражать молодежи, несмотря на вполн зрлый возрастъ; Реновалесъ стремился познать тайны скверной жизни, о которой онъ не разъ слышалъ, не ршаясь принять въ ней участія.
Котонеръ относился къ образу жизни маэстро съ большимъ снисхожденіемъ. Несчастный!
– Охота теб безобразничать! – говорилъ онъ другу. – Ты набросился на эти гадости такъ жадно, какъ добродтельный человкъ, который началъ стариться. Ты ставишь себя въ дурацкое положеніе, Маріано.
Но чувство искренней дружбы побудило его уступить просьбамъ маэстро и принять участіе въ его новой жизни. Онъ согласился наконецъ переселиться въ особнякъ и занять своимъ бднымъ скарбомъ одинъ изъ кабинетовъ Реновалеса, окруживъ художника отеческою заботливостью. Старый неудачникъ жаллъ друга. Это была самая обыкновенная исторія: «кто не перебсился смолоду, тотъ бсится на старости лтъ». Такъ и Реновалесъ, посл серьезной, трудовой жизни, бросился, словно подростокъ, въ бшеный круговоротъ, находя удовольствіе въ грубыхъ развлеченіяхъ и видя въ нихъ небывалыя прелести.
Котонеръ часто приставалъ къ нему съ упреками. Къ чему упросилъ его маэстро переселиться въ особнякъ?.. Все равно онъ бросалъ его цлыми днями одного въ дом, не желая брать съ собою, и оставлялъ его караулить особнякъ, точно врнаго дворецкаго. Старый неудачникъ подробно разспрашивалъ про его жизнь. Ученики Академіи Художествъ, останавливавшіеся по вечерамъ у подъзда Академіи, часто видли, какъ Реновалесъ проходилъ по улиц Алкали, закутанный въ плащъ, съ таинственнымъ видомъ, который невольно привлекалъ всеобщее вниманіе,
– Это Реновалесъ. Вонъ тотъ въ плащ.
И они слдили съ любопытствомъ, возбуждаемымъ въ людяхъ каждымъ знаменитымъ именемъ, за его странствованіями по широкой улиц. Онъ шелъ, нигд не останавливаясь, молча, какъ бы ожидая чего-то. Иной разъ, очевидно, утомившись отъ ходьбы, онъ садился въ кафе за столикъ, и любопытные ученики слдили за нимъ, заглядывая въ окна. Онъ опускался на стулъ съ подавленнымъ видомъ и устремлялъ туманный, неподвижный взоръ на стоявшую передъ нимъ рюмку, въ которой всегда было одно и то же – коньякъ. Онъ выпивалъ ее вдругъ залпомъ, платилъ и быстро выходилъ, какъ человкъ, принявшій невкусное лкарство. И снова пускался онъ на развдки, глядя жадными глазами изъ-подъ плаща на всхъ одинокихъ женщинъ, возвращаясь назадъ, чтобы идти слдомъ за особами на высокихъ каблукахъ, въ темныхъ, разввающихся юбкахъ, запачканныхъ уличною грязью. Въ конц концовъ онъ исчезалъ, повидимому, сдлавъ выборъ, слдуя по пятамъ за какою-нибудь женщиною, всегда боле или мене одинаковаго вида. Ученики знали уже вкусъ великаго художника; онъ предпочиталъ маленькихъ, слабыхъ, болзненныхъ женщинъ, граціозныхъ, точно вянущій цвтокъ, съ большими, затуманенными, грустными глазами.
Вокругъ имени маэстро создалась легенда о странномъ извращеніи чувствъ. Враги его охотно повторяли эту легенду въ мастерскихъ, а большая публика, которая не можетъ представить себ, чтобы знаменитые люди вели такой же образъ жизни, какъ вс остальные, и приписываетъ имъ всевозможныя причуды и чудовищныя привычки, стала съ наслажденіемъ говорить
Во всхъ учрежденіяхъ, торгующихъ живымъ товаромъ, отъ приличныхъ квартиръ скромнаго буржуазнаго вида на лучшихъ улицахъ до вонючихъ и сырыхъ притоновъ, выбрасывающихъ свой товаръ по ночамъ на грязныя улицы, повторялась исторія одного господина, вызывавшая всюду искренній смхъ. Онъ являлся, закутанный въ плащъ, съ самымъ таинственнымъ видомъ, быстро слдуя за какою-нибудь несчастною женщиною въ шуршащихъ, накрахмаленныхъ юбкахъ. Онъ входилъ въ грязный подъздъ съ нкоторою боязнью, поднимался по крутой и извилистой лстниц, на которой пахло жильемъ, жадными руками торопилъ женщину обнажить тло, точно у него не хватало времени, и онъ боялся умереть раньше осуществленія своего желанія, и вдругъ бдной женщин, которая съ безпокойствомъ слдила за его лихорадочнымъ молчаніемъ и голодомъ хищнаго животнаго, сверкавшимъ въ его глазахъ, приходилось съ трудомъ сдерживать смхъ. Художникъ безжизненно опускался на стулъ и весь уходилъ въ созерцаніе нагого тла, не слыша грубыхъ словъ, которыя вылетали изъ устъ изумленной женщины, не обращая вниманія на ея пригласительные жесты и пробуждаясь отъ этого состоянія только, когда оскорбленная въ своемъ самолюбіи женщина начинала снова одваться. «Еще, еще немного». Подобныя сцены кончались почти всегда жестомъ отвращенія, выражавшимъ горькое разочарованіе. Иной разъ живые манекены замчали въ глазахъ этого человка печальное и болзненное выраженіе, точно онъ собирался расплакаться. Въ такихъ случаяхъ онъ поспшно убгалъ, закутавшись въ плащъ, стыдясь самого себя, съ твердымъ ршеніемъ никогда боле не возвращаться въ такія мста и побороть въ себ демона голоднаго любопытства, который неизмнно пробуждалъ въ немъ при встрч съ женщинами неудержимое желаніе разсмоьрть ихъ обнаженное тло.
Эти слухи долетали до ушей Котонера въ вид слабыхъ отголосковъ. Маріано! Маріано! Старый другъ не ршался высказывать ему въ лицо порицанія за ночную жизнь, изъ боязни вызвать бурю протеста со стороны вспыльчиваго маэстро. Надо было вліять на него осторожно. Но что открыто вызывало строгую критику со стороны стараго друга, это т люди, которыми окружилъ себя художникъ.
Вторая, ложная весна жизни побуждала его искать общества молодежи, и Котонеръ ругался на пропалую, когда, по выход изъ театра, заставалъ друга въ кафе среди новыхъ товарищей, большинство которыхъ годились ему въ сыновья. Это были почти исключительно начинающіе художники; нкоторые изъ нихъ были довольно талантливы, другіе же отличались только длиннымъ языкомъ; вс они гордились дружбою съ знаменитымъ человкомъ, находя, точно самолюбивые карлики, удовольствіе въ томъ, чтобы обходиться съ нимъ, какъ со старымъ пріятелемъ, насмхаясь даже надъ его слабостями. О, ужасъ!.. Нкоторые, наиболе нахальные шли даже такъ далеко, что говорили ему ты, относились къ нему, какъ къ старой развалин и позволяли себ длать сравненія между его творчествомъ и тми произведеніями, которыя они создадутъ со временемъ. «Маріано, искусство идетъ теперь по инымъ путямъ».
– Ну, какъ же теб не стыдно! – возмущался Котонеръ. – Ты похожъ на школьнаго учителя среди малолтнихъ учениковъ. Стоило бы выдрать тебя хорошенько. Такой человкъ, какъ ты, и терпитъ дерзости этихъ мелкихъ людишекъ.
Реновалесъ отвчалъ старику невозмутимымъ добродушіемъ. Эти люди были очень симпатичны; они развлекали его, онъ находилъ въ нихъ юношескую радость жизни. Они ходили вмст съ нимъ въ театръ, въ music-halls, къ женщинамъ, знали, гд можно найти красивыхъ натурщицъ. Съ ними онъ могъ ходить во многія мста, гд не ршался появляться одинъ. Его преклонные годы, серьезный видъ и физическое безобразіе проходили незамченными среди этой веселой компаніи.
– Они оказываютъ мн большія услуги, – говорилъ бдный великій человкъ, подмигивая съ наивнымъ двусмысленнымъ видомъ. – Я развлекаюсь въ ихъ обществ. Кром того, они учатъ меня многому… Мадридъ, вдь, не Римъ. Здсь почти нтъ моделей. Ихъ очень трудно найти, и эти ребята руководятъ мною.
И онъ подробно говорилъ о своихъ широкихъ художественныхъ планахъ – о картин Фрины съ ея безсмертною наготою, которая снова воскресла въ его голов, и о любимомъ портрет, продолжавшемъ стоять на прежнемъ мст и не подвигавшемся дальше головы.