Обнаженный любовник
Шрифт:
– Мне нужно, чтобы ты вошел внутрь. Прямо сейчас.
Тук. Тук.
– Ну, а мне нужно, чтобы ты рассказал, что происходит…
– Бальтазар, поверь мне. Ты должен зайти в дом…
Тук, тук, тук, туктук…
Вдруг сверху, со всех сторон раздался этот звук, и Балз инстинктивно пригнулся, присел, прикрыв голову.
Птицы. Разлетелись, словно их спугнули.
На фоне звезд из леса вырвались сотни птиц, спавших по ночам, бьющиеся в отчаянии крылья воробьев, голубых соек и кардиналов, разлетающихся
На долю секунды Балз подумал о скелетах летучих мышей.
А потом он ощутил чистый ужас.
Поддавшись внезапной вспышке страха, он бросился бежать… и почему–то он знал, что не стоит ломиться в другие двери. Каким–то образом он знал, что Лэсситер был у единственного открытого входа, падший ангел – его единственная надежда, его спасение от судьбы худшей, чем смерть.
Хотя он не знал, кем или чем был его преследователь.
Легкие Балза горели от нехватки кислорода, а его ноги работали быстрее, чем когда–либо за всю его жизнь. И когда он приблизился к тому месту, где ангел высунулся из особняка, Лэсситер начал криком подгонять его…
Когда Балз оказался в пределах досягаемости, ангел протянул руку и затащил его внутрь, хлопнув дверью и прислонившись к ней всем телом. Сам Балз споткнулся и проехался по персидскому ковру библиотеки.
Туктуктуктук…
Когда поток этого звука разнесся по комнате, по всему особняку, Балз перевернулся на спину и попятился от шума. То, что преследовало его, ударилось о стекло французской двери с тем же стуком, что звал его в комнату в триплексе, звал к книге.
Только громче. Более требовательный.
Словно обиженный, возмущенный отказом.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – потребовал ответа Балз.
Но ангел, казалось, не слышал его. Лэсситер закрыл глаза странного цвета и удерживал собой дверь, его огромное тело напрягалось и вибрировало от мощи, его светлые и черные волосы ниспадали на согнутую грудь и руки.
Как будто он один не пускал внешнюю угрозу в особняк.
– Она вернулась, – услышал Балз свой пораженный шепот.
Глава 12
Когда солнце начало подниматься над Колдвеллом, демон Девина выключила свою плиту «Викинг» и переставила сковороду на столешницу. Она выбрала белую квадратную тарелку, на которую положила с помощью щипцов из нержавеющей стали два куска мяса, приготовленные по идеальному рецепту, добавив всего лишь щепотку соли и перца, а несколько капель оливкового масла первого холодного отжима на сковородке дали хрустящую корочку.
Простота в совершенном исполнении. Намного лучше высокой кухни, для приготовления которой требовался рецепт на двенадцать минут чтения и перевода с французским словарем.
Взяв бокал вина, Девина отнесла еду к своему столу и села спиной к кухне, чтобы видеть все свое богатство. Ее личное пространство, – ее логово, если хотите – представляло собой большое открытое помещение в подвале одного из старых офисных зданий в центре города. Технически это было одно из десятка или около того складов, которые
Ее отличался, и не потому, что она могла по своему желанию замаскировать склад и его драгоценное содержимое. Вместо тупых документов и бесполезных жестких дисков или что там еще хранилось на других складах, ее пространство было наполнено красотой.
Взяв вилку и нож – «Christofle» [26] , чистое серебро – она разрезала мясо и положила кусочек в рот.
Черт. Жестковато. Доказательство того, что внешний вид – не показатель ценности.
С гримасой проглотив кусок, Девина взяла свой совиньон блан и сделала большой глоток с тонкой кромки хрустального бокала. Люди в большинстве своем отдали бы предпочтение красному вину, но оно было слишком тяжелым для нее… и, Боже, мясо вышло ужасным. Напоминает прием лекарства, неприятно, но с пользой для тела.
26
Christofle – компания по производству ювелирных изделий и посуды, основанная в 1830 году в Париже Чарльзом Кристофлом. Компания известна тем, что ввела электролитическое золочение и серебрение во Франции в 1842 году.
Ну, Девина надеялась, что так и было. В противном случае она зря теряла время.
Чтобы отвлечься от знакомого стервозного неудовлетворения, нотки которого появились в ее внутреннем монологе, Девина с гордостью окинула взглядом свою одежду от кутюр, которую собрала за десятилетия. Какие–то вещи были оригинальными, из семидесятых, восьмидесятых и девяностых. Что–то она купила совсем недавно в элитных винтажных магазинах. А некоторые были совершенно новыми, с Пятой авеню, Родео Драйв и Уорт авеню.
В ее коллекции значились такие шедевры как: «Гуччи», «Виттон», «Эскада», «Шанель», «Армани», «Лакруа», «МакКуин», «МакКартни». Если бы она придерживалась иной эстетики, то могла бы пойти в сторону «Мэн–Бокер» и «Живанши», но Одри Хепберн всегда вызывала у нее изжогу.
И не забывайте про аксессуары. Черт возьми, она носила «Маноло» еще до Кэрри–мать–ее–так–Брэдшоу, а подошвы на ее шпильках сверкали красным цветом за много лет до того, как плебеи открыли для себя «Лубутен».
И не только потому, что она шла по пролитой ею крови.
Вернемся к прекрасному гардеробу. Конечно, ее очень радовали стойки с одеждой, юбки, платья, блузки и брюки, развешанные по бесчисленным вешалкам. Были секции для отдельных предметов одежды, а также секции с готовыми образами от дизайнеров. Целый стол для «Биркин» и набор полок под «Шанель». Но расстановка не была фиксированной. Она регулярно меняла вещи местами. Иногда раскладывала в хронологическом порядке по эпохам; иногда – по цвету. Однажды она попыталась отсортировать по цене, но сделать это было невозможно. У старых вещей были бирки с центами по современному курсу, а редкость и история делали их бесценными.