Обнимай и властвуй
Шрифт:
Полковник впервые отвел глаза в сторону. Черты его лица сделались жесткими.
— Его будут судить сразу несколько судей в присутствии генерал-губернатора и нескольких старших офицеров.
— Не сомневаюсь, это будут испанские судьи и испанские офицеры. — Фелиситэ горько улыбнулась. — Вы тоже будете среди них, полковник?
— Да. Это мой долг.
— И что же нужно для того, — спросила она, тяжело вздохнув, — чтобы моего отца судили справедливо и беспристрастно и чтобы приговор был как можно более мягким?
Брови Мак-Кормака сошлись на переносице, он приблизился к девушке и теперь возвышался над ней, словно гора.
— Простите,
Эта мысль была не такой уж необоснованной, как могло показаться. Коррупция, продажность, оказание взаимных услуг, тайные подношения давно стали частью повседневной жизни далекой колонии, где законы, придуманные за тридевять земель с благими намерениями, не давали развиваться торговле на этих берегах. Кроме того, предыдущие губернаторы, присылаемые сюда французским правительством, гораздо больше заботились о пополнении собственного кармана или о достижении положения, позволявшего им делать дальнейшую карьеру при дворе Людовика XV, чем о честном и полезном правлении вверенными им владениями. При французских властях такую довольно грубую попытку прозондировать почву скорее всего встретили бы с наигранным возмущением и с бурными протестами, чтобы потом принять предложение с очаровательной улыбкой. Полковник улыбаться не собирался.
— Я не хотела вас оскорблять, — поспешно проговорила Фелиситэ. — Я только пыталась найти самый верный способ помочь отцу.
— Поверьте, мадемуазель, таких способов просто не существует. Хотя суд может установить степень невиновности или виновности подсудимого, его приговор утверждает генерал-губернатор как лицо, облеченное верховной властью в Луизиане. Поэтому ни вы, ни я никак не можем повлиять на окончательное решение. — Выражение лица Мак-Кормака по-прежнему оставалось жестким.
— Неужели я, по-вашему, должна поверить, что вы, как земляк генерал-губернатора, как человек, которому он помог занять высокий пост, сделав своим заместителем, не имеете на него никакого влияния и не можете ничего ему сказать?
— Мало ли о чем могут сплетничать?
— Знание иногда равносильно разнице между жизнью и смертью. Почему нам нельзя обсуждать между собой тех, кого прислали управлять нами? — На этот раз полковник не стал отрицать, что О'Райли может прислушаться к его мнению. Что если он перед этим отказывался лишь из гордости, только для того, чтобы она еще больше отчаялась, а заодно и назвала большую сумму, которую они с отцом согласны предложить? Фелиситэ внимательно смотрела на собеседника, готовая воспользоваться малейшим шансом, со смущением отмечая про себя, что он следит за ней с теми же намерениями.
— Я офицер колониальных войск, наемник, — ответил он подчеркнуто строго.
— Вы второй человек после генерал-губернатора, в вашей власти было замять тот случай с горшком или дать ему ход, как вы сами тогда заявили. Если это так, то вы вполне можете добиться снисхождения моему отцу.
— Эта привилегия принадлежит лишь дону Алехандро О'Райли, как верховному управляющему колонией.
— А что же вы сами, полковник Мак-Кормак? Неужели вам не хочется занять такой же пост и оставить собственный след в истории Нового Света? Если отца освободят, он будет настолько признателен, что с удовольствием поможет вам получить торговые концессии или какойнибудь другой доступ к товарам, доход от которых не помешает вашей будущей карьере.
— Доступ
— Если вы это предпочитаете.
— Скажите, — бесстрастно продолжал Мак-Кормак, — ваш отец знает о том, что вы обещаете от его имени?
Такое проявление интереса вызвало у Фелиситэ легкую дрожь от охватившего ее торжества.
— Нет, не знает, но я не сомневаюсь, он пойдет вам навстречу во всем, что только понадобится.
— Я не подозревал, что он располагает возможностями, о которых вы только что упомянули. Мне кажется, королевским властям не помешает более тщательно изучить дело мсье Лафарга, а возможно, и заново описать его имущество!
Полковник, прищурившись, наградил девушку неожиданно холодным взглядом; блестящие изумрудные глаза ирландца, казалось, пронзали ее насквозь. Фелиситэ наконец поняла, что он действительно остался равнодушен к возможности разбогатеть. С трудом уверившись, что ей так не повезло, она процедила сквозь плотно сжатые губы:
— Если вас это удовлетворит, полковник, если вы решили мстить нам до конца, что ж…
Несколько долгих минут Мак-Кормак пристально разглядывал девушку, скользя глазами по ее медово-золотистым локонам, собранным под муслиновым кружевным капором, изучая очертания ее щек, округлость груди под корсетом, подчеркивающим стройность ее талии и роскошную пышность юбок. Такой откровенно оценивающий взгляд заставил Фелиситэ задрожать от гнева и еще от какого-то чувства, которое она даже не могла точно определить.
— Если меня это удовлетворит? Не в той мере, как вам кажется, мадемуазель. Если вы убеждены, что вашего отца держат здесь из-за вашего поведения, я не понимаю, почему вы предлагаете вознаграждение, которое можно получить только от него самого? Неужели вам так не хочется пожертвовать собственной гордостью ради отца?
— Как это понимать? — в карих глазах девушки появилась тревога, голос зазвучал неуверенно.
— Я имею в виду товар, о котором мы до сих пор не вспоминали и который можете предложить только вы одна.
— Я вас не понимаю. — Фелиситэ догадалась, о чем идет речь, однако боялась в этом признаться, опасаясь, что окажется права.
— По-моему, вы меня отлично поняли. Я имею в виду удовольствие от вашего общества, мадемуазель Лафарг.
Фелиситэ задохнулась от гнева. Самое худшее в этом предложении заключалось в том, что она не могла отвергнуть его в резкой форме, опасаясь, как бы ее отказ не навлек на голову отца месть полковника.
— Вы… Вы не имеете права!
— Почему вы так считаете? Вы красивая женщина, а я одинок и нахожусь в чужой стране, жители которой, мягко говоря, относятся ко мне не слишком дружелюбно. Я уже начал уставать от холодных взглядов здешних женщин и с удовольствием установил бы с. одной из них более близкие отношения.
Мак-Кормак повел себя как-то странно. Он будто поддразнивал самого себя, а не собеседницу, словно ожидая, что она с минуты на минуту сбежит, так и не выслушав до конца его неприличное предложение.
— Это просто отвратительно! Валькур предупреждал, что так и должно случиться. Напрасно я его не послушала!
— И что же именно сказал вам Валькур Мюрат? — поинтересовался ирландец довольно суровым тоном.
— Что вы подумаете, что я… Что мне понадобится… Заметив, что девушка стала запинаться, полковник приподнял бровь.