Обнимай и властвуй
Шрифт:
— Здравствуй, дорогая Фелиситэ. Я знал, что могу встретить тебя здесь.
Повернувшись, Фелиситэ увидела брата, стоявшего в нескольких футах от нее. Она настолько погрузилась в собственные мысли, что не заметила, как он подошел.
— Ты напугал меня, — тихо сказала она.
— Похоже, у меня такая привычка. Извини, сестренка, я не нарочно. Мне хотелось только подойти поближе и поговорить с тобой, чтобы ты выслушала меня прежде, чем повернуться ко мне спиной, чего я, вне всякого сомнения, вполне заслуживаю.
Как она могла упрекать его над отцовской
— В этом нет нужды.
— Ты, как всегда, милосердна и добра, Фелиситэ, однако я должен с тобой поговорить. По моей собственной вине и из-за всех этих бед, случившихся в последние месяцы, я потерял самообладание. Я готов отрезать себе руку, если это понадобится, чтобы заслужить твое прощение за то, что ударил тебя тогда. Я никогда не хотел тебя обидеть.
— Считай, что я уже забыла об этом.
— Если ты говоришь так от всего сердца, а не просто ради приличия, может, ты позволишь мне повторить предложение, которое я сделал некоторое время назад?
Стоявшая рядом Ашанти переступила с ноги на ногу, бросив на хозяйку предупреждающий взгляд. Фелиситэ заметила это, однако сейчас Валькур, столь покорный и милосердный, казался ей таким, каким она помнила его всегда, другом детства, ни разу не обидевшим ее прежде, хотя он был способен жестоко обращаться с другими.
— Я не помню ни одного случая, чтобы ты перед чемнибудь остановился, не получив на то моего разрешения, — ответила она с необъяснимой тревогой.
— Я понимаю, после смерти твоего отца прошло всего несколько часов, и ты не успела задуматься о том, как тебе теперь быть, но я снова прошу тебя ехать со мной во Францию.
— Во Францию? Мне казалось, ты уже давно отказался от этой затеи.
— Нет. Я только ждал, когда наступит момент, чтобы ты могла уехать со мной. Теперь он наконец наступил. Мы можем отправиться в путь прямо сегодня, если ты согласишься.
— Сегодня? Но к чему такая спешка?
— Здесь нас больше ничего не удерживает, ни тебя, ни меня. Это огромное несчастье, что твой отец узнал о том, как ты поступила ради его спасения. И наша трагедия сделалась еще больше после того, какой он избрал способ, чтобы избавить тебя от обязательств перед этим воякой, но…
— Постой! — прошептала Фелиситэ. — Что ты сказал?
— Но, сестренка, неужели ты ничего не знаешь? — Валькур приподнял бровь, всем своим видом выражая искреннее удивление.
— Нет. Мне ничего не сказали.
— Их, конечно, можно понять, но я просто не представляю, как им удалось скрыть это от тебя. Мне обо всем рассказал охранник, которого я спрашивал об обстоятельствах смерти твоего отца. Никому не известно, откуда он узнал о тебе, но в последний вечер твой отец был очень печален. Он говорил что-то о дочери и о жертве, которую она принесла ради него… А на следующее утро его нашли мертвым.
Из глаз Фелиситэ вновь полились слезы, затем она успокоилась и на нее нашло какое-то оцепенение. Не замечая почти ничего вокруг, она едва слышала, как Ашанти шептала ей на ухо:
— Не слушайте его, мадемуазель.
— Будет очень жаль, если поступок, который совершил твой отец, чтобы освободить тебя, окажется напрасным, — продолжал Валькур. — У меня нет сомнений, что он, так горячо любивший Францию, сказал бы тебе сейчас: «Уезжай из испанского Нового Орлеана, оставь его вместе со своим прошлым, отправляйся туда, где ты сможешь обо всем забыть и начать новую жизнь».
«Выходит, Морган знал, почему отец покончил с собой, знал и не сказал мне, чтобы я не считала себя виноватой, — поняла Фелиситэ. — Он не возражал против моих оскорблений, взвалив всю вину на собственные плечи. А взамен он получил от меня лишь грубую отповедь, исполненную ненависти. Он не стал возражать. Вот в чем заключался секрет. Казалось, такой исход мог вполне понравиться Моргану. Возможно, он был доволен, что ему наконец удалось избавиться от меня».
— Но что я буду делать во Франции? — спросила она задумчиво.
— Можешь не беспокоиться. У меня достаточно денег, их нам хватит на несколько недель, а если понадобится — на несколько месяцев. А потом, у меня есть немало разных идей. Тебе не придется ничего делать. Нас ждут веселые дни, полные удовольствий.
— Удовольствий? — переспросила Фелиситэ так, как будто никогда не слышала этого слова. — Сейчас я должна оплакивать отца…
— Конечно, — ответил Валькур слегка нетерпеливым тоном, — но наступит время, и ты увидишь все чудеса Парижа. Вместе мы будем штурмовать цитадель Версальского двора, ты при помощи красоты, а я при помощи ума. И никто из нас не будет одиноким.
Это неожиданное сентиментальное отступление побудило Фелиситэ принять окончательное решение. Перед ней стоял прежний Валькур, тот самый, с кем она смеялась и играла, с кем подтрунивала над слугами и соседями. Он любил ее и хотел увезти с собой, чтобы начать новую жизнь на родине. Он предлагал не больше и не меньше, чем возможность жить по-другому и вдобавок — величайшее из всех благ — забвение. Фелиситэ глубоко вздохнула.
— Если нам надо ехать сегодня, мы должны торопиться.
— Опомнитесь, мадемуазель, это безумие! — воскликнула Ашанти, но Фелиситэ уже не слушала ее.
Валькур решил вернуться с ними домой, чтобы помочь сестре собраться. В ответ на ее возражения, что его могут арестовать, он с холодной иронией напомнил об амнистии, дарованной всем тем, кто еще не попался в лапы испанцам.
Дома он взял на себя роль руководителя. Фелиситэ могла захватить с собой лишь пару платьев и две смены белья. Больше ей ничего не понадобится, все остальное они купят, когда доберутся до Парижа. К тому же, сейчас за ней могут снарядить погоню; ей следует помнить, что, с точки зрения закона, она станет похитительницей имущества Лафарга, если возьмет из дома хотя бы носовой платок. Валькур проявил такую строгость, обсуждая с сестрой какие вещи ей взять, а какие — нет, что она почувствовала облегчение, когда он поинтересовался судьбой остатков своего гардероба и отправился его искать.