Обняться, чтобы уцелеть
Шрифт:
Ладно, сделанного не воротишь. Сейчас нужно не сокрушаться и кусать локти, а подумать, как действовать дальше… Будем рассуждать логически. Что я еще могу предпринять в создавшемся положении? На первый взгляд вариантов немного. Ситуация сложилась явно не в мою пользу. Доставшееся мне в пользование тело несчастного Кирюхи смертельно больно. Ему осталось жить максимум года полтора… Потом оно умрет – и мое сознание, естественно, вместе с ним. А поскольку пути назад нет, то у меня остается два выхода – или смириться, или бороться.
Конечно, рак практически неизлечим… Но все-таки случаи выздоровления известны, и тот ученый, о котором рассказывал врач в центре на Каширке, – далеко не единственный. Взять хотя бы ту женщину из бухгалтерии, Аню, по-моему… После возвращения из Египта ей поставили какой-то онкологический диагноз, и тоже
Захотелось пить, и Леонид, оглядевшись, высмотрел на той стороне улицы симпатичное кафе.
«Разумеется, одного психологического настроя в таком деле будет мало, – продолжал рассуждать он, спускаясь в подземный переход. – Нужно будет пройти лечение, самое лучшее, самое дорогое. Лечь в какую-нибудь западную клинику или… Или попробовать начать с отечественной медицины? И все-таки обратиться к доктору Ксении Волжанской? К его Ксю…
В кафе было многолюдно, но ему повезло – парочка уже не слишком молодых влюбленных как раз освободила уютный столик у окна. Голубев опустился в удобное кресло, заказал греческий салат и большую бутылку минеральной воды без газа.
Ксения Волжанская… Одно только звучание этого имени до сих пор щемило сердце. Именно так звали ту, которую он когда-то так страстно и безумно любил. Ту, которая раз и навсегда затмила для него всех остальных женщин в мире и кто оставила в его сердце незаживший шрам… Правда, об этом не знал никто, ни одна живая душа. Даже Георгий, который в свое время их познакомил.
Отец Ксении, Борис Семенович Волжанский, был научным руководителем и любимым наставником студента Латария. В студенческие годы Жорка на него только что богу не молился, искренне считал величайшим ученым в мире и к тому же Врачом и Педагогом с большой буквы. Он постоянно бывал у Волжанских и в профессорской квартире на Фрунзенской набережной, и на даче в Софрине, сделался почти что членом семьи и, разумеется, подружился с детьми, которых у Бориса Семеновича было двое – Саня и Ксаня, как их звали дома.
Александр, несколькими годами младше Георгия, учился тогда в старших классах, а Ксения только что родилась и была совсем еще крошкой, двух или трех лет от роду. Ее появление на свет явилось для немолодых уже родителей полной неожиданностью. «Поскребыш», – ласково называл дочурку профессор.
Хорошенькая, умненькая и с первых же дней жизни очаровательная Ксюша, разумеется, была в семье всеобщей любимицей. При этом девочку ухитрились не избаловать, возможно, потому, что она не стала для Волжанских центром вселенной. Мать и отец много работали, дедушек и бабушек уже не было, а держать прислугу в те времена не было принято, поэтому большинство забот о малышке легло на плечи старшего брата. Саню, впрочем, такое положение вещей нисколько не угнетало. Он обожал сестренку. С удовольствием с ней возился, а едва девочка стала чуть подрастать, стал брать ее с собой – на прогулки, на встречи с друзьями и даже на свидания с девушками. Это было своеобразным тестом: если барышня при виде пухленького рыжекудрого создания корчила недовольную гримасу – значит, Сане она не подходила. Впрочем, к чести Ксении надо сказать, что ребенком она была удивительно «удобным». Никогда не капризничала, почти не требовала к себе внимания, играла сама с собой или сидела тихонько в стороне, прислушиваясь к разговорам взрослых, а потом вдруг выдавала что-нибудь настолько серьезное и умное, что все вокруг только диву давались.
Голубеву все эти подробности были известны только по многочисленным рассказам. Иногда он даже жалел, что не познакомился с Ксюшей во времена ее веснушчатого детства, рыжих косичек и гольфов с помпонами. Тогда бы он, как и все остальные в Жоркиной компании, относился бы к ней как к ребенку – глядишь, ничего бы и не было… Но он встретил Ксению, когда она уже стала взрослой девушкой, заканчивала «первый мед», писала дипломную работу с непроизносимым и абсолютно непонятным названием и готовилась в ординатуру. Леонид отлично помнил, какой увидел ее в
– Кто эта рыженькая? – улучив минуту, спросил Леня у Жорки.
– Здрасьте, приехали! Да это ж Ксюха Волжанская, Санькина сестра! Ты что, не узнал ее, что ли?
– Как я мог узнать, если никогда ее и не видел? Слышал много, а вижу впервые, – отвечал Леонид.
– Да что ты! – всплеснул руками Георгий. – Это упущение надо немедленно исправить! Ксанька, беги сюда, я тебя сейчас с лучшим в мире чуваком познакомлю!
– У вас царское имя. – После Жоркиной комической церемонии представления серьезность ее тона была особенно ощутима.
– Царское? – удивился Голубев. – А мне казалось, цари были сначала сплошь Иваны да Петры, а позже – Александры и Николаи.
– Ну, не только, – возразила девушка. – У нас была масса царей и с другими именами: Павел, Федор, Борис, Алексей, Михаил… Но я говорю не о русском царе, а о спартанском. Который мужественно дрался с персами, хотя у него было всего триста воинов против целой армии. Конечно, они пали смертью храбрых, но навсегда остались в истории как символ героизма…
Усмехнулась и тут же поинтересовалась шутливо:
– Ну как, я уже потрясла вас до глубины души своей эрудицией?
– Не то слово, – с улыбкой отвечал Голубев.
– Уф, ну, значит, день прожит не зря! Тогда пойдемте скорее чай пить. Скажу вам по секрету, что видела в холодильнике торт «Прага». Я обожаю «Прагу», ну просто все секреты родины могу за нее продать! Хорошо, что я не знаю никаких секретов родины, правда?
А за столом зашел разговор о недавно прошедших по экранам и произведших настоящий фурор фильмах «Покаяние» Тенгиза Абуладзе и «Парад планет» Вадима Абдрашитова. И юная Ксения вновь оказалась в центре внимания, отпускала такие тонкие и глубокие замечания и так интересно рассуждала о скрытой символике в этих картинах, что Леонид слушал ее, чуть ли не раскрыв рот. Ему, взрослому человеку, не удалось сделать и половины. После Ксениного анализа он вдруг понял эти фильмы совсем по-новому и дал себе слово обязательно пересмотреть их.
Ему казалось, что именно тогда, на дне рождения, он и влюбился – прямо так, с первого взгляда, подкупленный этим сочетанием взрослости и непосредственности. Но Ксения потом уверяла, что ничего подобного. По ее мнению, это как раз она «запала» на него, а он-де сначала никакого внимания на нее не обращал, пока она сама не проявила инициативу. И отчасти эти слова были правдой. Встреч с эрудированной рыжей певуньей он не искал, номер телефона в тот вечер не взял и даже провожать не пошел, поскольку она, как обычно, была с братом. Но судьба свела их снова, на этот раз на юге, в Пицунде, куда Жоркина компания регулярно, каждое лето, ездила отдыхать «дикарями». Голубеву всегда хотелось выбраться с ними, но вечно как-то не получалось, уже тогда было так много работы, что он даже отпуск почти не брал. Но в мае восемьдесят восьмого от него как раз ушла Валечка. Без скандалов и выяснения отношений. Просто однажды, вернувшись с Завода почти ночью, он обнаружил на кухонном столе записку: «Извини, Леня, но так жить я больше не могу. Я устала от постоянного одиночества. Прощай и, очень прошу, не звони мне». Конечно, он не выдержал и несколько раз пытался позвонить, но ее мама, к которой Валя вернулась, отвечала, что дочери нет дома. А встретиться с бывшей женой на выходе с работы или у подъезда и поговорить как-то не получилось. В его отсутствие она забрала потихоньку свои вещи – сделать это было совсем несложно, ведь дома он практически не бывал, без него же подала заявление в ЗАГС. Развели их для того времени быстро, поскольку ни детей, ни совместного имущества, которое надо было бы делить через суд, супруги не нажили.