Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Филатов Лев Иванович

Мы как журналисты взращены на противоречиях. Для нас футбол с мальчишеских лет — нескончаемая задиристая полемика. Мне трудно представить, каки­ми бы мы были, если бы Москва имела одну команду. К счастью — их пять. Благодаря этому есть гарантия, что любому московскому клубу ничто не будет проще­но: оценку выставит не милостивый согласный хор, а жюри, которое рассмотрит самые разные доводы. Перехваливать «Спартак» или «Динамо» нам не к ли­цу: будет неловко взглянуть в глаза товарищам по редакции. Состязательность во взглядах — какая игра достойна поддержки, как созвучная идеалу, и какая ее не заслуживает, будучи примитивной,— вошла в при­вычку, без нее мы не мыслим работы. Нет ничего легче потрафить болельщикам, футболистам, тренерам, по­лучить благодарственные отзывы,

но за это придется расплачиваться, когда нарвешься на скептические ус­мешки в стенах родной редакции. Это опасение незри­мо витает за спиной, когда сидишь за машинкой, и верой и правдой нам служит.

Так сложилось. Ради того чтобы центральные изда­ния взвешенно вели футбольную тему, Москве и пола­галось иметь несколько команд.

Киевским журналистам труднее. Даже при условии, что «Динамо» — первоклассная команда, что вкус раз­вит и наблюдений предостаточно, все же она одна, всегда одна, более полувека, и волей-неволей становит­ся печкой, от которой все танцы.

У журналистов, вынужденных глядеть сквозь одну призму, представление о всех других командах созда­ется от их короткого полуторачасового пребывания на местном стадионе, где далеко не каждой хватает муже­ства быть самой собой, не подстраиваться под «чужое» поле. Постоянное сравнение всех со своей командой таит в себе изолированность любопытства и заведо­мую схематичность выводов. Каково было журнали­стам Еревана, Тбилиси, Алма-Аты, когда, скажем, в чемпионате 1987 года их клубы дома регулярно побеждали, а из других городов летели столь же регу­лярно известия о проигрышах?

Принимаясь за чтение отчетов в «Советском спор­те», заранее знаю, что победу своей команды местный автор преподнесет как пример отличной игры, а пора­жение объяснит усталостью, внезапной инертностью, непростительными ошибками защитников и вратаря, если не судьи. Достоинства победивших гостей будут отмечены из вежливости, скороговоркой, как бы в пику своей команде, чтобы подчеркнуть досаду. В этом я не вижу намеренной предвзятости — так годами сориен­тировано восприятие журналиста. Выработался даже стилистический прием: рассказав, как играла своя ко­манда, автор, словно опомнившись, задается вопро­сом: «А что же гости?»-—и приписывает несколько невразумительных фраз.

Михаил Михайлов по части информации о киевс­ком «Динамо» заменял агентство, он водил нежное знакомство с игроками. Когда же я переводил раз­говор на другие разделы, он превращался в слушателя, чаще удивлялся, чем спорил, честно восклицал: «Не­ужели? Я как-то об этом не подумал». Ему не свойст­венно было строить из себя всезнайку — этот распрост­раненный в нашей среде грех его счастливо миновал.

И еще одному киевлянину я многим обязан — Ра­фаилу Моисеевичу Фельдштейну. На протяжении соро­ка лет, с 1934 года, он служил администратором киев­ского «Динамо». В его бытность сменились двадцать два старших тренера, сотни мастеров, и о каждом из них у него наготове отзыв, большей частью добрый. Много потеряют историографы знаменитого клуба, не записав его живописные рассказы, его «сказки о тысяче и одном матче».

Мы до сих пор с Рафаилом Моисеевичем состоим в переписке. Вот кусочки из его писем:

«Бываю у Кости Шегодского, бывшего нашего иг­рока, который играл в 1937 году за «Спартак» против басков. Он один из первых награжден орденом «Знак почета». В 1938 году его по доносу посадили, а спустя два года выпустили. Перенес инфаркт, не двигается, никто его не вспоминает...

50 лет назад в Киеве я принимал сборную Баско­нии, поселил ее в гостинице «Континенталь». Тренер Михаил Давыдович Товаровский мне сказал, что Лангара и Регейро просят показать мячи, какими будем играть. Я принес один белый, другой красный. Они сами надули и поинтересовались, кто их изготовил. Мячи были макшановские, ленинградские, тридцати- двухдольные...»

Служба открывала Фельдштейну футбол изнутри, с изнанки. Хватаясь за сердце, он рассказывал:

«Вы представить не можете это босячество. До­говорился, что нашему игроку, между прочим заслу­женному мастеру спорта, продадут мебель, как только привезут. Ребятам же

некогда пороги обивать, они в разъездах, вкалывают. И так получилось, что его отчисляют: честно закончил. Заезжаю в магазин — смеются: «Опоздали, он уже не играет». И никто по­мочь не мог. Отрезанный ломоть. Нет, вы скажите, есть правда? За что человека обидели? Весь Киев им восхищался».

Начав с того, что ни в какой другой город я сто­лько не ездил, как в Киев, продолжу: ни о какой другой команде столько не писал, как о киевском «Динамо». Никакие другие мои работы, судя по откликам, не читались так привередливо. Иначе быть не могло: если кто и имел право на амбиции последние лет двадцать пять, то, разумеется, киевское «Динамо» и его бесчис­ленные, ревностные сторонники. Большой клуб!

Пора закончить вступление и пойти по порядку.

Чтобы не выглядеть поздним реставратором, воро­шу довоенные тетрадочки. В описании матча сборных Москвы и Киева 6 октября 1938 года нахожу: «Матч был живой, противники достойны друг друга. У Моск­вы больше силы, у Киева — техники. У Москвы непро­биваемая защита, у Киева — активное нападение. Яв­ного перевеса ни на чьей стороне не было, хотя Москва выиграла 2:0».

Если юный московский болельщик всего на третьем году своего знакомства с футболом обнаружи­вает, что «у Москвы больше силы, у Киева — техники», то нет сомнений, разница бросалась в глаза. Ну а тех­ника и тогда, как и сейчас, равнодушным не оставляла, победы победами, а есть и удовольствие от созерцания изящного.

С самых первых чемпионатов киевское «Динамо» было мне симпатично. Споры о столичных клубах — «Спартаке», «Динамо», ЦДКА, «Металлурге», «Тор­педо», «Локомотиве» — крутились по-семейному: кто сильнее? Футболистов, состоявших в московских кома­ндах, сравнивать было просто: все имели «должности» и, скажем, при обсуждении, кто лучший правый ин­сайд, выбор шел из шести фамилий. Само собой, нас интриговало, кто победит в предстоящем матче, кто станет чемпионом. А вот о самой игре московских команд не помню, чтобы мы подолгу рассуждали: как видно, поводов не подворачивалось, их успехи измеря­лись вкладом личностей, имели человеческий подтекст.

Стиль игры киевского «Динамо» довоенных лет был иной, чем у московских клубов: мягче, затейливее, тоньше, щеголеватее. В сравнении с напористыми, в се­бе уверенными московскими мастерами мастера киевс­кие вносили в общую панораму свой оттенок — тут как раз и можно было посостязаться во вкусах. Кроме киевских динамовцев еще и динамовцы Ленинграда и Тбилиси предлагали нам игру привозную, «им­портную».

Тогда мы воспринимали все увиденное таким, как оно есть, и объяснить разноплановость зрелища не пытались. Да и не смогли бы. Это теперь ясно, что заметное деление футбола на атлетический и технич­ный отражало молодость игры, то, что она у нас развивалась изолированно, тренеры, которые только- только объявились, вели дело на свой страх и риск, как бог на душу положит. Встряхнул приезд басков, при­нудив перейти на «дубль-ве». Баски открыли нам глаза еще и на то, что классная игра должна быть и ат­летической, и техничной. То, что сегодня доказывать не нужно, тогда выглядело чуть ли не откровением. Думаю, что московские клубы сумели раньше к своей атлетичности добавить техничности, чем киевское «Динамо» к своей техничности —атлетичности. Это опережение надолго предопределило главенство моск­вичей.

Для нас много значило, состоят ли в команде игро­ки выделяющиеся. В киевском «Динамо» они были.

Легонько, невидимо управлявший нападением ху­денький умница центрфорвард Константин Шегодский. Яркий блондин Виктор Шиловский, инсайд, за­метный и внешне, и своими неординарными приемами. Круглолобый краек Макар Гончаренко, упрямо ска­шивавший углы, чтобы забить. Черноволосый ярост­ный хавбек Иван Кузьменко, от которого ждали страшного удара издали. А чего стоили вратари, игра­вшие по очереди: Антон Идзковский и Николай Трусевич — оба тонкие, оба «воздухоплаватели», летавшие во все углы! Вратари тогда одевались в темное, носили кепки, а выходец из Одессы Трусевич — без кепки, с пышной шевелюрой, в полосатом, тигрином, красно- черном свитере.