Обо всём понемногу

Бараев Тимур

От усталых фонарей

Золотит червлёной краской

Купола святых церквей.

Гордо супится Исаакий,

Подперев ночную высь.

Словно вторит каждый, всякий:

– Проходя, перекрестись!

«Лукавит, не желая покидать…»

Лукавит, не желая

покидать

Владения заснеженных просторов, —

Зима…

И продолжает сладко спать

Мохнатый лес в серебряных оковах.

Туманен и не ясен средь белил

Косматый лик полуденного Солнца,

И гладок у речной дали настил

Под пологом из нежного суконца.

Не слышно трелей малых щебетух,

Сплошная тишь, лишь тишь, да снег и вьюга,

Всё падает с небес лохматый пух,

И пелена бескрайняя упруга…

«Уж вечер…»

Уж вечер

Свежий.

Гуляет ветер во дворе.

Шумит берёза,

Сверчок баяет во траве.

Закат сонливо

Смыкает веки до утра.

И в тёмном небе

Проснулась первая звезда.

«По прокисшим…»

По прокисшим

Улицам

В хмурый день

Под зонтом

Гуляю я,

И не лень.

Пусть грозят

Да хмурятся

Небеса,

Поражаясь

Наглости

Подлеца.

Я смеюсь

Да радуюсь

Им в ответ,

Ведь меня

Счастливее

Нынче нет.

Мне вода

Да лужицы

Нипочём,

И качусь

По улице

Калачом.

Не понять

Вам, глупые,

Что к чему.

Отчего сияю

Я. Почему?

Мне ж сегодня

Милая

Поутру

Прошептала

Главное:

«Я люблю!»

«Серый дождь стучит в окно…»

Серый дождь стучит в окно,

На асфальте лужи.

Жмутся в серенький комок

Воробьи от стужи.

Небо тёмное под стать —

Хмурит свои очи.

Стали длинными опять

Северные ночи.

Город каменный остыл,

Свёл мосты сонливо,

На коне своём простыл

Всадник горделивый.

В парках жухлая трава

Пышет ярким жаром.

И горит огнём листва

Золотым пожаром.

«Уж вечер поздний. Загораются огни…»

Уж вечер поздний. Загораются огни.

Их яркий свет ласкает иней тротуара,

А с неба сыплет долгожданный первый снег,

Своею нежностью мой город украшая.

Сияют в убранстве

деревья вдоль Невы

Под стать невестам, белоснежностью играя.

А в парках старые могучие дубы

Кряхтят, ветвями на морозе засыпая.

Дивным танцем закружил снежинок рой,

На Дворцовой пыль столетий сокрывая,

Не налюбуюсь этой белой пеленой

И сапогом её невольно нарушаю.

«Грачи прилетели…»

Грачи прилетели,

Галдит надо мной небосвод,

Мелькают над гладью озёрной

Короткие тени,

Где старый плывёт по воде

Голубой теплоход,

Пыхтя И купаясь боками

В пузырчатой пене.

Уставшим и чахлым,

На пристани старой

Скорбя,

Я словно кого-то

На нём навсегда провожаю,

А может, тот «кто-то» – частица

Былого меня,

Которого я наконец

От себя

Отрываю.

И образ далёких

Мечтаний как сказочный дым,

Сливаясь с прощальными

Клубами белого пара,

«Прости!» прокричал на прощанье

Гудком протяжным,

Оставив меня одного

У пустого

Причала.

Лишь ветер беспечный

Мне шепчет: «И это пройдёт…»

Толкаясь, ругаясь и в спину

Бессовестно тыча.

Как будто торопит

И в даль за собою

Зовёт,

Хватаясь за плечи,

Канюча и жалобно

Хныча.

«Узкие улицы старого города…»

Узкие улицы старого города

Стонут от сырости, скованы холодом.

Толпы прохожих густой вереницей

Прячут под масками хмурые лица.

Грозно над ними свинцовыми кучами

Тянутся сквозь горизонт облака.

Бьётся в истерике тёмными кручами

Камнем пленённая злая река.

Словно в агонии, стонут суровые

Торсы атлантов, увязших в гранит.

В гордом молчании, как заколдованный,

Бронзовый всадник расправой грозит.

Гомон ветров у седеющей пристани,

Тени старинных горбатых мостов,

В сером тумане громадами издали

Кажутся лики дворцов и домов.

Колкой и кучной бросается моросью

Воздух промозглый

И точно живой.

В сумерках синих над чёрною пропастью

Стражник канала – Грифон золотой.

«Свинцовых туч…»

Свинцовых туч

Суровый лик

Скупым дождём

Целует город.

Моё ж лицо