Оборотень, или Последняя гастроль Артиста

Михайлов Сергей Юрьевич

– Вы не думайте, Максим, Сергей хороший, – сказала она убеждённо, когда мы уселись с ней за один столик, – просто… просто он не привык ко всему этому…

– Я, знаете ли, тоже не привык к ежедневным убийствам, – с некоторой язвительностью произнёс я, хотя она, видит Бог, этого не заслуживала.

– Я не о том… – она запнулась. – Видите ли, Сергею всегда всё легко давалось в жизни, все его двадцать четыре года прошли ровно, гладко: ни трудности, ни критические ситуации, ни сложные житейские проблемы не коснулись его. Он из интеллигентной, обеспеченной

семьи, где всё без исключения решалось его отцом, директором какого-то крупного завода, а на долю Сергея приходилось только подчинение. Единственным его самостоятельным шагом была женитьба: его родители были категорически против. Поэтому сейчас, в этом мрачном, ужасном месте, связанном со смертью человека и допросом у следователя, он сразу же раскис.

– Он просто эгоист, – жестоко отрезал я.

– Все мы в какой-то степени эгоисты, – философски заметила Лида.

– Мне кажется, жизнь была к вам менее благосклонна, нежели к вашему супругу, – произнёс я, заглядывая в её удивительные глаза.

– Вы правы, Максим, – печально улыбнулась она. – Я ведь уже была замужем. Мой первый муж погиб под Кандагаром.

– Простите, – смутился я, чувствуя себя настоящим ослом.

Она кивнула и отвернулась. Я решил сменить тему разговора и отвлечь её от невесёлых дум.

– А знаете, Лида, берите своего Сергея – и айда после обеда на лыжах! А? Мы с Григорием Адамовичем, моим соседом по номеру, уже собрались. Присоединяйтесь к нашей компании, нам всем нужна хорошая встряска.

Её лицо прояснилось.

– Он ведь у меня спортсмен, – с гордостью сказала она, и я не сразу сообразил, что она имеет в виду боготворимого ею Сергея, – академической греблей занимался. В прошлом году на чемпионате Европы в Берлине пятое место занял, даже приз получил. Не один, конечно, – с командой, – добавила она тихо.

– Если бы вы знали, Лида, как я завидую вашему супругу, – восторженно произнёс я.

– Вы бы тоже хотели заниматься академической греблей? – с воодушевлением спросила она.

– Возможно. Но я не о том. Ему крупно повезло, что он ослушался своих родителей и женился на вас. Вы, по-моему, лучший приз в его жизни.

Её щёки вспыхнули ярким румянцем.

– Не сердитесь, Лида, – сказал я с улыбкой.

– Я не сержусь, – улыбнулась она в ответ, и глаза её засветились благодарностью.

– Итак, после обеда я жду вас с Сергеем в холле первого этажа. С лыжами.

Она неуверенно посмотрела мне в глаза.

– Я попробую… его уговорить. И потом… знаете… после всего, что произошло… эта страшная смерть…

– Ну, теперь всё позади, теперь бояться нечего. Убийца арестован и увезён под надёжной охраной.

– Как! – удивлению её не было предела. – Его уже нашли?

– Так вы ничего не знаете? – в свою очередь удивился я. – И ничего не слышали о Хомякове?

– Ничего. Кто это?

– Вот так так. В таком случае спешу вас обрадовать, Лида: убийцей оказался один из отдыхающих, но он вовремя обезврежен и никакой опасности теперь не представляет.

Это некто Хомяков.

– Не может быть! – воскликнула она. – Как быстро! Откуда вам всё это известно, Максим?

– Профессиональная тайна, – заговорщически подмигнул я ей и улыбнулся. – А если серьёзно, то всё это видел Мячиков – и отъезд милиции, и увоз Хомякова.

– Мячиков?

– Ну да, Мячиков, мой сосед по номеру.

– А! – поняла она и, озарённая внезапной мыслью, вскочила из-за стола. – Тогда я пойду, обрадую Сергея! Думаю, это известие излечит его от хандры. До скорой встречи, Максим!..

5.

Но поход на лыжах не состоялся. Внезапно повалил такой обильный и густой снег, что весь мир за окном превратился в единый гигантский сугроб, а наш дом отдыха – в замурованную в нём искорку жизни. Ко всему прочему столбик термометра резко подскочил до пяти градусов выше нулевой отметки.

– Ну и погодка, – произнёс Мячиков, глядя на сплошную белую стену за окном. – Вот и сходили на лыжах.

– Не беда, Григорий Адамович, – подбодрил я его, – сходим ещё.

– Разумеется, – подхватил он, – разумеется, сходим. Тут двух мнений быть не может.

Мячиков завалился на кровать с томиком Агаты Кристи, а я собрал свои пожитки и перебрался в соседний номер. Даже если отпала необходимость использовать его в качестве наблюдательного пункта, то храпеть, я думаю, Мячиков стал не меньше.

– Заходите вечерком, поболтаем, – напутствовал меня мой луноподобный сосед.

К вечеру весть о поимке преступника облетела весь дом отдыха. Люди вздохнули с облегчением, на некоторых лицах даже появились улыбки. Они делились впечатлениями, гурьбой высыпав из своих номеров, выплёскивали друг на друга накопившиеся страсти и в конце концов пришли к единодушному мнению, что, несмотря на в общем-то скорую развязку, оставаться в доме отдыха им всё же не следует, так как живы ещё впечатления от этого ужаса, который всем пришлось пережить. С тем и отправились к директору, дабы согласовать с ним порядок отъезда, а также вопрос о выделении транспортного средства, способного доставить всех желающих на ближайшую станцию. Но директор отказался выполнить просьбу отдыхающих, сославшись, во-первых, на погоду, и во-вторых, на незначительную поломку в автобусе, которую дня через два местный механик, он же водитель, обещал устранить.

– Поймите, товарищи, – увещевал он нас, – в такую погоду просто физически невозможно куда-либо добраться, тем более на неисправном автобусе. Видите, какой снег валит? Ладно бы ещё просто валил – так нет, он тут же тает. Если это светопреставление продолжится два дня, то нас всех зальёт – ведь здание расположено в низине. А вы мне толкуете об отъезде! Потерпите, прошу вас…

Что-либо возразить на вполне справедливые доводы директора не смог никто. Не удалось это и мне. Люди расходились понурые, разочарованные, но уже без прежнего страха перед друг другом и неизвестностью.