Оборотень или Спасение в любви.

Сурская Людмила Анатольевна

— Княжна, ты прелестна своей наивностью. Бояться светского льва и не дрожать перед кровавой мордой оборотня… Может, тебе, ягодка, уехать лучше в белокаменную? — деликатно предположил он.

Таня разнервничалась.

— Как можно, для чего?

Он с горечью объяснил:

— Убийство. Эти негодяи могут с пылу, жару в это дело запутать тебя…

Она вспыхнула и тут же оказала сопротивление. Качая головой, заявила:

— О, нет, нет! Невозможно! Совсем нет. Удвоенная опасность угрожает тебе. Моё имя они даже не упомянут. Это сразу выставит их в не лучшем свете. А вот на добермана они наверняка натравят урядника и начнут охоту сами. И не только они, но и

людей взбаламутят тоже. Ведь наверняка мерзавцы объявят, что на них напал сумасшедший пёс. Представляешь, какая охота на тебя начнётся. Поэтому прошу, без меня ни шагу. С моим именем связать тебя не могут, вместе нас до схватки не видели. Серж, настоятельно прошу, будь осторожен.

Он откинулся на покрывало и, подставив грудь солнышку, закрыл глаза. Таня, почувствовав запах земляники, где-то рядом, отклонила листочки под рукой и… заплакала. Оскорбление, нанесённое ей сегодня мужчинами, было уж чересчур велико. Долго продвигающиеся из самого сердца к горлу рыдания прорвались, наконец, наружу. «Это заполнившее её напряжение сходило сейчас горючими слезами, а всему виной, конечно, земляничка, которую так ей захотелось сорвать. Это, непременно, именно она её так расквасила. Это, безусловно её аромат наполнив головку, так искупал слезами. Почему жизнь совсем не благосклонна к ней. За что такая нелюбовь?» Почувствовав её хлюпанье, Серж присел рядом.

— Княжна, в чём дело?

Сильно закусывая нижнюю губу, чтоб не выплеснуть сразу наружу всю ту горечь, что жгла изнутри, она, отворачиваясь, тихо проговорила:

— Страх и ясное понятие того, что могло случиться, добрались до моих глупеньких мозгов… Не смотри на меня, я проревусь и успокоюсь. Несносная, противная девчонка. Митрич предупреждал, что в поместье у Гучковских не порядок, а я как же, сама себе кум королём, не послушала его. Что там какой-то Митрич, сама с усами. Вот тебе и получила по усам. Бог мой, какие мерзости мог сотворить со мной Вольдемар. Серж, какая же я дура.

Он посмотрел на её растрепавшиеся светло-русые прядки, падавшие на лицо и мешавшие сейчас ей, отчего она постоянно встряхивала головкой, и ему представал овал её симпатичного зарёванного личика. «Поправить бы, но страшно спугнуть. Как она мила. И эта тонкая аристократическая ручка, что пытается прикрыть источающие горькие ручьи огромные глаза, как она прелестна… Жаль, что он не сможет составить ей счастье. А эти маленькие яркие губки, просто ждут жаркого огня. Они точно прекрасны в своей обиде. Было бы не плохо их сейчас утешить. Да и вообще во всей фигуре этого неземного создания пробивалось что-то совсем лёгкое, детское, начиная с этих ещё недоразвитых форм и кончая её играми и капризами, которые присущи ещё маленьким избалованным девочкам. Но в той же головке чувствуется ум и характер. Кому эта сказка достанется…»

— Успокоилась и забыла, — решившись обнял он её, прижав к себе, — ему сейчас не до нас. Ты пришла землянику собирать, давай займёмся этим чудным времяпровождением. Ветерок, ягодами пахнет. Смотри, весь склон в землянике. Берём ягоды или листья тоже?

— Листья — то зачем? — прыснула она.

Её смех не задел его:

— Ты права, если мне память не изменяет, их берут в начале зимы.

— Но зачем? Или вы опять морочите мне голову?

— Так уж ведётся из старых времён. На Руси их собирают в начале зимы и применяют, как заменитель китайского зелёного чая. И вообще всегда считалось: если в доме есть земляника, лекарю там делать нечего. Странно, что ты не в курсе…

— Надо же, а я действительно не знала. А ты не шутишь?

— Давай доставай своё лукошко, я займусь сбором,

а ты приведи себя в порядок. Растрёпанная, чумазая, с разорванном, испачканном платьем… Любопытные разговоры посторонних тебе совсем не нужны. Ручей чистый, как слеза, умойся и застирай грязные пятна.

Она, передав лукошко ему, спустилась на дно оврага, к журчащему свои песенки ручью. «Как он звонко разговаривает с берегом, интересно, о чём и как умудряется при таком беге так ровно дышать!» Солнце сюда проникало меньше, зелень кустов прятало весело поющую воду от тепла. Умывшись, она попробовала достать на спине крючки, чтоб, расстегнув, снять платье, но у неё ничего не вышло. После неоднократных попыток достичь цели, она позвала его:

— Серж?! — не услышав ответа, враз напугавшись, закричала ещё громче, — Серж…, ну где ты, что ты, ау?

— Таня, в чём беда? — раздался совсем рядом с ней его хрипловатый голос.

Она легонько хлопнула собранным веером по груди.

— Негодник. Я думала, что ты ушёл…,- всхлипнула она.

— Не мудри, помощь моя нужна?

— Да. Расстегни мне на спине крючки. — В тайне она надеялась, что он прижмёт её к себе и, может быть, даже поцелует. Получается, она во всю распушила пёрышки, но тут же пришлось расстаться с розовыми мечтами. Серж, справившись с крючками и забрав у неё платье, принялся отстирывать его сам, а её, чтоб не болталась под рукой, отправил наверх к лукошку с земляникой. Оно было почти полным. Пока Таня добрала до верха, Сергей, справившись с работой, поднялся из оврага на склон, разбросал платье на раскидистом кусте молодого орешника на просушку и подсел к ней на покрывало.

— Пока ему доведётся высохнуть, мы можем перекусить, у меня подводит живот, сударыня.

Поймав его откровенно восхищённые взгляды на себе, заявила:

— Я с удовольствием выполню ваше желание, сударь, но придётся повернуться вам ко мне спиной. К тому же Серж, у тебя покраснели плечи от солнечных лучей и вашей милости, чтоб не болело, лучше накинуть на себя рубашку.

— Насчёт плеч пожалуй ты права. Лучше не рисковать. Будь добра, рубашку передай ко мне, а что касается тебя, на тебе с просушкой платья меньше одежды не стало. Что за манера у барышень, натягивать на себя килограммы тряпья. В которые можно одеть пятерых. Ей Богу, мне не до твоих прелестей.

— Противный…

— Давай раскладывай свои припасы, а то я пойду на охоту за птицами, — пригрозил, усмехаясь, он.

Таня, достав здоровенный кусок хлеба, разломила его надвое. Получилось один больше, другой намного меньше. Надавив наверх ягоды, подала больший кусок ему, меньший принялась быстрее, чтоб не поменял, жевать сама. Запах ягоды пьянил. И она, закрыв глаза, откусывая очерёдный кусочек, втягивала ноздрями тот аромат. Девушка не заметила, как Сергей положил ей на кусок поверх ягод здоровенную гусеницу. И только она поднесла кусок к губам, как та, пошевелив своими усиками антеннами, задела ей верхнюю губу. Таня, бросив на салфетку кусок, завизжала. Сергей посмеиваясь, забрал насекомое, избавляя от гибели, пересадил на белый цветок ягоды.

— Что ты так верещишь, красавица, ведь ты её только поцеловала, а не откусила.

Таня, сломав пушистую ветку подвернувшегося под руку куста, принялась гонять хохочущего молодца, умудряющегося жевать выхваченные на бегу пирожки и курицу. Поймать так запросто проказника не получилось. Держа по предмету в каждой руке, он бегал кругами, вокруг покрывала, дразня её, но далеко от стола не удаляясь. Так удобно выхватывать с него еду.

— Серж, прекрати ребячество, ты подавишься…

— А ты выброси хворостину…