Оборотень среди нас
Шрифт:
— Видите? — спросила она, робко улыбнувшись.
— Очень мило.
— Я рада, что вам нравится.
— Это вы нарисовали? — спросил он, подойдя к ближайшей картине, хотя по стилю и подписям, таким же, как на пятом этаже, отлично понял, что они ее.
— Да, — в ее тоне не прозвучало ни капли гордости.
Он вгляделся в портрет и узнал Джубала в человеке, изображенном на нем, только он был исключительно синего и зеленого оттенков — будто ты смотришь на него сквозь потрескавшееся цветное стекло.
— Мне нравится.
— Тогда вы ничего
— Вот как?
— Вам нравится цвет и форма, — принялась объяснять она. — Но если бы вы знали все критерии, по которым оценивают картины, вы бы поняли, что она неудачна.
— А остальные?
— Тоже провалы.
— А в коридорах наверху… — начал он.
— Катастрофы, — сказала Тина, посмеиваясь без капли веселья.
— Ну, — сказал Сент-Сир, — Насколько я могу видеть, у вас есть талант.
— Чепуха.
Посмотрев на нее, он заметил свет, отражавший всю глубину ее темных глаз, тот же самый свет мерцал в ее волосах, переливаясь тысячей оттенков от угольно-черного до темно-синего.
Бессознательно его взгляд скользнул вдоль ее стройной шеи, опустился ниже — к округлостям грудей. Сент-Сир почувствовал, как его руки поднимаются, движимые желанием погладить ее грудь, ему вдруг подумалось, что это она заставляет его руки двигаться.
Почему-то детектив вдруг вспомнил тот кошмар, от которого его разбудил биокомпьютер перед обедом, и ему казалось, что этот сон как-то связан с происходящим, но только как…
Его взгляд продолжал путешествовать вниз, вдоль ее тонкой талии, чувственного изгиба бедер, длинных притягательных ног, едва прикрытых шортами. Она была босиком. Почему-то эта деталь заинтересовала его больше, чем все остальное.
Перенаправляю твое внимание, — обратился биокомпьютер к эмоциональной половине кибердетектива. — Нельзя, участвуя еще и физически. Это может привести к эмоциональной привязанности, и ты, конечно, понимаешь, что это может помешать твоей работе и способностям, как симбионту.
Детектив попытался послать компьютерную часть подальше.
Сент-Сиру до сих пор хотелось дотронуться до нее, привлечь к себе, чтобы почувствовать, такая ли мягкая ее оливковая кожа, как выглядит. В то же время, биокомпьютер очень тонко влиял на него, в конце концов заставив детектива смотреть девушке только в лицо.
— Если вы считаете себя ужасным художником, то почему не перестанете писать картины? — спросил он.
Она горько засмеялась, смеялась она так усердно, что скоро смех закончился сдавленным кашлем. Когда она снова могла говорить, ответила:
— У меня нет выбора. Я ничего не могу делать, кроме как рисовать, писать, лепить, делать эскизы…
— Конечно, вы…
— Нет, — перебила его Тина. — Вы знаете, что я прошла гипноманипулятор в возрасте трех лет по настоянию отца? Знаете ли, что это означает?
— Не совсем, —
— И привязывает вас к этому.
— Я не понимаю, — нахмурился он.
— Каждый из нас, кажется, родился с определенными способностями, — ответила Тина, подойдя к окну и повернувшись к нему спиной. Ее темные волосы и смуглая кожа казались светлыми на фоне ночи. — Дэйн, например, унаследовал писательские способности, как Бетти и Доротея. У мамы удивительные музыкальные способности. Отец, как и я, имеет талант в искусстве.
Сент-Сир выжидательно молчал.
— После того, как вы прошли психологический гипноманипоулятор, раз впустив его в свою голову в поисках основного таланта, вы привязанык тому, что он нашел. Я должнарисовать. Весь мой мир — это живопись и графика, я получаю удовольствие, заканчивая день чисткой кистей.
Отойдя от окна, она встала рядом с автопортретом, выполненном в оранжевом и желтом оттенках.
— Раньше я пыталась убежать от этого, — продолжила она. — О-о, было время, когда я чувствовала отношение к самой себе, к своим неуклюжим пальцам, к ограниченному зрению, злилась, бросала и не хотела возвращаться к рисованию снова. Но через несколько дней после того, как я бросила рисование, гнев прошёл. Я нервничала все больше… Мне не терпелось вернуться, чтобы попробовать еще раз, сделать все лучше, чем было раньше. Я знаю, что не смогу сделать лучше, что мой талант имеет какие-то границы, знаю, что я хороший художник, но не великий. Но я всегда возвращаюсь к рисованию. Всегда по новой беру в руки кисть. Снова и снова одурачиваю себя. Никогда не могу продержаться дольше недели или двух без живописи. Иногда три.
— Может быть, все ваше стремление…
Она продолжала говорить, будто не слышала его:
— Каждый, кто прошел гипноманипулятор узнает, свое призвание. Если его талант огромен, велик, он живет словно в Аду. Он не умеет ничего, кроме заданного гипноманипулятором — и он знает, что никогда не сможет делать это так хорошо, как только можно. И потом, стремление, как вы сказали.
Значит, она все-таки слушала его.
— Гипноманипулятор мотивирует. В конце концов, вы можете сделать только одну вещь, вы хотите делать только одну вещь, но вы никогда не сможете делать это так хорошо, как вам хочется.
— Остальные думают так же? — спросил он.
— Хотя они не говорят, но они это чувствуют.
— Незаметно, — сказал Сент-Сир.
— Правда? — она повернулась лицом к нему. Ее это больше не трогало, не злило. Ровным голосом она спросила:
— Вам не кажется, что семья слишком спокойно восприняла смерть Бетти?
— Ваша мать плакала.
— Подтверждение моей теории, — ответила Тина. — Она прошла гипноманипулятор позже всех остальных. Отец прошел еще ребенком, как и все остальные. До свадьбы мама не знала своих талантов. Поэтому она самая нормальная.