Оборотень
Шрифт:
— Куда это ты так торопишься? — передернулся князь Григорий.
— Да я ж вам объяснял — второй черед состязаний. Прошедшие отборочную часть двадцать восемь девушек будут без верхней одежды исполнять белопущенские народные пляски. Не желаете ли поглядеть на них лично?
— Нет, не желаю, — отрезал князь. — Ну ладно, ступай. Или нет, погоди. Сколько, ты сказал, было соискательниц?
— Двести тридцать две, — снова глянул в записи Альберт.
— Одного не пойму, — вздохнул князь Григорий. — Ну кажется, я создал для своих
— Жизнь у народа трудная, — осторожно заметил барон.
— Я уже объяснял, что это временные трудности, — на минуту забыв о боли, вдохновенно заговорил князь Григорий, — вызванные кознями наших унутренних врагов и унешних недоброжелателей. И я обещал, что наш народ будет жить плохо, но недолго. Зато завтрашний день будет наш!.. — Не договорив, князь стиснул клыки, чтобы не застонать от накатившего приступа. И, справившись с болью, продолжал: — И нашлось двести тридцать две бабы…
— Двести двадцать пять, — уточнил Альберт. — Три бабы на проверку оказались мужиками.
— Еще того лучше, — проскрипел князь. — Уже и мужики всякий стыд потеряли. Да, подраспустили вы мой народ, подраспустили. Ну ничего, завтра я самолично займусь его воспитанием… Так что же вы сделали с теми тремя лже-девками?
— Прогнали взашей, — хмыкнул барон. — А чего с ними возиться!
— Ну и дураки, — прикрыв глаза, ответил князь Григорий. — Ладно, беги, не буду тебя задерживать. — И когда Альберт выскользнул из кабинета, задумчиво повторил: — Дураки…
Боярин Василий, рыцарь Беовульф и поэт-оборотень Грендель медленно продвигались вдоль ручья и внимательно осматривали его ближайшие окрестности, обращая внимание на всякую мелочь, могущую навести на следы потайного хода.
— А был ли он, в природе, этот подземный ход? — спросил, наконец Беовульф.
— Ну конечно, был, — уверенно заявил Грендель. — Я сам столько раз о нем слышал!
— Если есть вход в конюшню, то должен быть и выход, — добавил Василий. Он то и дело поглядывал на солнце, которое неумолимо клонилось к закату. Но, по имеющимся сведениям, уже несколько десятилетий никто этим ходом не пользовался.
— Ну, тогда уж точно не найдем! — безнадежно прогромыхал Беовульф. Такие дела с наскоку не делаются.
— Поищем хотя бы до заката, а тогда уж придется отправляться восвояси, вздохнул Грендель.
— В таком случае у нас будет еще целый год на поиски, — оптимистично заметил Василий. — Привлечем науку, а то и колдовство… Жаль, Кузьку с собой не прихватили. С его чутьем было бы больше шансов что-нибудь найти.
— А давайте передохнем, — предложил Беовульф. — Тут полянка что надо!
— Но ненадолго, — сказал Дубов, бросая мимолетный взор на все опускающееся солнце.
— Красивое место, — окинул
— Ну, начинается, — хохотнул Беовульф. — Тебе бы к нашему королю Александру, на его поэтические ристалища!
Но Грендель ничего не слышал — на него накатило вдохновение:
— О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми камнями?..
— Какими еще камнями? — вполголоса обратился Василий к Беовульфу. — Или это тоже поэтическая метафора?
— Ну, одна каменюка-то здесь есть, — Беовульф указал на булыжник посреди поляны, неподалеку от того места, где они расположились. — Очень кстати, поставим на него бутыль, чтоб не падала.
Беовульф опустил на траву мешок с остатками провизии, Василий подхватил полупустую бутыль и подошел к булыжнику — он был большой, чуть не в половину человеческого роста.
— А я хотел бы, чтобы на моей могиле стоял такой камень, — задумчиво произнес Грендель, подойдя к Василию. — И чтоб не заросла к нему тропа…
— Как вы сказали? — подскочил на месте Дубов. — Не заросла тропа?!
— А что? — удивился Грендель. — Это ж обычный поэтический образ.
— А ну тебя с твоими поэтическими образами, — проворчал Беовульф. Давайте лучше подкрепимся.
— А и правда, подкрепиться нам не помешает, — вдруг успокоился Василий. — Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник!
— Зачем? — изумился Грендель. — Насчет могилы это ж я так, для поэзии, понимаете ли…
— Ну что вы, дорогой Грендель, — рассмеялся Василий, — я надеюсь, что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но под камнем скрывается подземный ход.
— Как? Почему? — чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря.
— На отгадку меня натолкнули ваши вдохновенные строки, господин Грендель, — сказал Дубов.
— Какие — «Я видел чудное виденье»?
— Нет-нет, самые последние. Насчет памятника, к которому не зарастет народная тропа. А протоптанные тропинки имеют привычку очень долго не зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда.
Действительно, если внимательно приглядеться, то в пожелтевшей траве можно было заметить извилистую ложбинку, заросшую менее густо, чем вся поляна, и не столько обычной травой, сколько подорожником. Ложбинка начиналась возле булыжника и вела в сторону ручья, теряясь в прибрежном ивняке.
— Ну, вы, боярин Василий, даете! — выдохнул Беовульф.
— Просто я детектив, — скромно ответил Дубов. — В смысле, частный сыщик. Моя работа — все примечать и делать выводы.
— Ну так за работу! — взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.
— Погодите, дождемся сумерек, — остановил его Василий. — Если нас заметят, то все пропало.
— Ах, как это поэтично! — мечтательно вздохнул Грендель. — Если вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.