Оборотень

Громов Вадим Николаевич

…сумочка, лакированная дамская сумочка ярко-красного колера, выставленная вперед в качестве хоть какой-то защиты, улетела в сторону от размашистого удара тяжёлой, мускулистой лапой. Девица, накрашенная во все цвета радуги по глуповатой мордашке, отчаянно визжала, отступая на высоких каблуках вглубь ночного сквера. Окна домов белесоватыми пятнами вспыхивали один за другим, неясно видимые за густой стеной многолетних тополей, встревоженные голоса не долетали до места действия, перекрываемые истошным визгом дешёвой уличной путаны. В глазах леденел безотчетный ужас, скупо разбавленный светом единственного уцелевшего в сквере фонаря. Путана бросилась

бежать, громко стуча высокими каблуками недорогих туфель. Кошмар за её спиной мягко взвился в длинном, великолепном прыжке, настигая убегающую цель. Бритвенно-острые, загнутые книзу когти легко вошли в плоть чуть пониже лопаток, рассекая мышцы спины и ягодиц. Кровь хлынула обильным потоком, девицу снесло с ног, и она поползла прочь, не поворачивая головы, расширенными от страха глазами глядя вперед, туда, откуда уже приближались смутные фигуры спешащих на помощь людей. Ужас шагнул вперед, и следующий удар когтей пришёлся точно в шейные позвонки, пройдя сквозь плоть и выйдя из горла спереди…

…реальность вернулась новой вспышкой боли в позвоночнике, словно кто-то воткнул в него большой гвоздь с зазубринами и теперь усиленно дергал его из стороны в сторону, пытаясь вытащить. Курмин с ужасом закричал-захрипел, заворочался, пытаясь как-то облегчить боль. Толстый налегал всем весом, сотрясая пространство подсобного помещения нецензурными обещаниями вынуть душу из "этого рваного гондона" и "козла". Командным баритоном орал Семёныч, пытаясь предотвратить самосуд, истерически визжали фасовщица с управляющей, молчал восточный человек Фарид. И все вместе они мёртвой хваткой вцепились в человека-гору, тщетно пытаясь оттащить его от Михаила. Краем глаза Курмин заметил ещё двух бегущих на помощь молодых парней в фирменных комбинезонах с символикой магазина.

Совокупными усилиями шестерых человек толстого стали понемногу оттаскивать назад. Курмин облегчённо вздохнул, когда понявший, что возмездие ускользает, человек-глыба махнул правой рукой, и кулак размером с "бабу", с помощью которой сносят старые дома, качественно въехал в скулу Михаила. Того унесло на пару метров вбок, и распластало по полу. К боли в позвоночнике, которая шарахалась снизу вверх, по чуть-чуть затихая, прибавилась боль в левой половине лица, которое, казалось, деформировалось до полной неузнаваемости.

— Эй, вы как? — взмыленное лицо Семёныча склонилось над ним, озабоченно вглядываясь, но, не потеряв во взгляде, ни капельки той целеустремлённой деловитости. Михаил слабо покрутил головой, прислушиваясь к ощущениям в организме.

— Скорее жив, чем мёртв. Не знаю, надолго ли… — и попытался привстать. Семёныч цепко подхватил под локоть, помогая принять вертикальное положение. Со второй попытки это удалось.

Картина, открывшаяся взору Курмина, оказалась не самой приятной. Человек-гора свирепо ворочался, пытаясь дотянуться до, как он считал — человека, забравшегося к нему в святые святых, и тем неограниченно наплевавшему в душу. На нём висело уже семеро сотрудников магазина, старательно не дающих случиться чему-то ужасному. На дублёнке толстого уже отсутствовало три пуговицы, но и силы сдерживающих его натиск, таяли на глазах. Положение спас Семёныч.

— Стоять! Стоять, я сказал!!! — заорал он прямо в лицо, подскочив к толстому вплотную, — по статье пойдёшь, идиот! Стоять, не рыпаться!!!

Призыв не возымел ожидаемого результата, Семёныч огляделся с отчаянием человека, которому почти нечего терять, и схватил стоящую початую двухлитровую бутылку "Бон

Аквы". Газированная струя, разбрызгиваемая умелой рукой, влетела прямо в распяленный в яростном негодовании рот толстого. Следующие порции оросили его физиономию и одежду.

Человек-гора поперхнулся, и с остервенением закашлялся, перестав сопротивляться. Все присутствующие вздохнули с огромным облегчением. Одновременно.

— Совсем обалдел, что ли? — неожиданно, с какой-то детской обидой спросил толстый, глядя на Семёныча, и стряхивая с себя воду.

— Но ведь сработало же… — с обезоруживающей простотой признался тот, глядя невинным взглядом снизу вверх, прямо в глаза пострадавшего от его действий.

Курмин стоял, молча глядя на этот совсем не смешной цирк. Через несколько секунд взгляды всех присутствующих собрались на нём.

Толстый смотрел зверем, но не порывался больше распускать конечности, и оказывать давление.

Следующий час Курмину запомнился плохо, появилась дурнота, их вместе с потерпевшим отвели в кабинет заместителя управляющей, оставив под надзором Семёныча. Курмину принесли льда в полиэтиленовом пакете, левая половина лица наливалась тупой болью и синевой. Хорошо, что вроде бы еще ничего не сломано. Человек-гора по-прежнему смотрел, как саблезубый семейства кошачьих, у которого отбирают антилопью отбивную на кости. Семёныч бдил.

Милиция, срочно вызванная управляющей через полминуты после первого этапа конфликта (надо это было сразу сделать, Семёныч, сразу!), приехала через час с четвертью. Замотанный опер в штатском прошёл в кабинет заместителя, сел на предложенный стул и коротко бросил "рассказывайте".

Эмоциональный монолог человека-глыбы, повествующий о том, каким непосильным трудом зарабатываются "башли" на ниве среднего бизнеса, и что "всякая падла хочет быть в шоколаде на халяву", и скупой, с нормальными подробностями рассказ Семёныча, опер выслушал, постукивая пальцами по столу, и изредка поглядывая на притулившегося на стуле Курмина, красноречиво прижимающего к лицу пакет со льдом. Семёныч закончил.

Опер раскрыл принесённую с собой папку из кожзаменителя, и достал несколько фотографий. Аккуратно положил их на стол перед толстым, так, чтобы их не видел Курмин.

— Посмотрите внимательно, и скажите, не видели ли вы, кого-нибудь из этих людей с момента вашего пребывания в магазине? Только очень внимательно. Это важно.

Человек-глыба, насупившись, вперился глазами в фотографии, пробежал взглядом раз, другой. Остановился на одной, прищурил глаза, словно вспоминая что-то, на лице промелькнула тень узнавания. Опер скучающе смотрел на него, словно заранее знал ответ.

— Этот, — толстый ткнул пухлым пальцем в фотку, — он возле банкомата вертелся, когда я лавэ с карточки снимал. И потом мимо проходил, когда я коньяк выбирал, ещё споткнулся вроде, за меня уцепился. Извинился потом, и сбрызнул по шустрому. Точно он, у меня память на лица и фамилии стальная, это вот даты, бывает, путаю…

Фотографии, предварительно перетасованные, легли уже перед Курминым. Опер, с лёгкой долей сочувствия, глянувший на подпорченную физиономию Михаила, кивнул на изображения.

— Узнаёте кого-нибудь, кто попадал в поле вашего зрения с момента вашего пребывания в магазине?

Лицо того высокого, в старенькой дублёнке, с обходительными манерами и рыскающим взглядом он узнал сразу, на второй фотографии слева. Тот смотрел в объектив с жёсткой усмешечкой человека, привыкшего добиваться своего.