Оборванные нити. Том 2
Шрифт:
— Ну да, ну да, — со вздохом сказала завполиклиникой. — Спасибо, Сергей Михайлович.
— Не за что.
Но на самом деле Саблин понимал: есть за что.
Неожиданная для него осведомленность Нестеровой грызла его самолюбие, и он не утерпел — позвонил Ольге.
— Ты представляешь, — начал он с места в карьер, — Нестерова знала про Гзелля-Эрдхейма!
— Нестерова? Кто это?
— Заведующая детской поликлиникой, — нетерпеливо пояснил Сергей. — Я ей сказал про синдром, а она даже не переспросила, что это такое. Сразу заявила, что он
— А она что, молоденькая совсем? — спокойно спросила Ольга. — Вчерашняя студентка?
— Ты что! Ей вокруг пятидесяти, какая студентка!
— Тогда я не понимаю, чему ты так удивляешься. Человек в практической медицине четверть века, да плюс шесть лет в институте, да интернатура, да ординатура. Конечно, она много чего знает.
— Да, но я-то не знал! — с досадой почти выкрикнул Сергей.
Ольга расхохоталась.
— Саблин, Саблин, твоя самовлюбленность родилась на сто лет раньше тебя самого и после твоей смерти переживет тебя в веках! Уймись уже. Нестерова — знающий специалист. Ты — молодой. Она знает намного больше тебя. Все нормально.
Но он еще долго не мог успокоиться.
Прошло еще два дня, в течение которых Сергей полностью погрузился в текущую работу, сильно запущенную из-за того, что он много времени посвятил случаю Миши Демина. Он опять до глубокой ночи просиживал за микроскопом, и снова начал хромать, и еще больше воспалились глаза, и опять ущемился нерв и не поворачивалась шея, и невыносимо болела голова, особенно в затылочной области. Но он сделал все, что запланировал, и даже провел вскрытие, хотя Изабелла Савельевна, отписывая ему случай, внимательно посмотрела на Саблина и спросила, не лучше ли поручить вскрытие другому эксперту: уж больно болезненно выглядел заведующий гистологическим отделением.
— Я в порядке, — процедил Сергей. — Все нормально, Изабелла Савельевна.
— Но, голубчик, у вас явные проблемы, я же вижу, как вы отекаете, — она выразительно посмотрела на кисти его рук. — Вам не нужно стоять у секционного стола.
— Все нормально, — раздельно повторил он.
Сумарокова пожала плечами и молча протянула ему направление на судебно-медицинское исследование.
Однако заведующая отделением экспертизы трупов оказалась права: стоять у стола Сергею не следовало. Вскрытие он провел, как и всегда, тщательно и неторопливо, но выйдя из секционной, почувствовал себя совсем плохо. Пальцы рук превратились в толстые сардельки, которые почти ничего не чувствовали и которыми не то что секционный нож — палку не удержишь, ноги гудели, голова кружилась, спину ломило, а хромота усилилась.
— Господи, какой вы бледный-то! — испуганно воскликнула секретарь Двояка, рыжеволосая Светлана, столкнувшись с Саблиным в коридоре. — Заболели?
— Нет-нет, — он вымученно улыбнулся, — просто устал.
У себя в кабинете он плюхнулся в кресло и закрыл глаза. Как же ему хреново! Ольга права, профессия гистолога опасна для здоровья. Ему всего тридцать четыре
Но он не успел додумать мысль и сформулировать решение, призванное спасти его подорванное здоровье: в дверь робко постучали, и на пороге появилась женщина, которую он уже однажды видел, хотя и не разговаривал с ней. Мать Миши Демина.
— Можно, доктор? Мне сказали, что вы мне можете объяснить…
Это было обычной практикой. Если родственники покойного не могли разобраться в том, что написано в предварительном или в окончательном свидетельстве о смерти, и начинали задавать вопросы, их направляли к тому эксперту, который проводил исследование и формулировал заключение.
Сергей приготовился дать объяснение, попытался сесть прямо, но не удалось, и он снова бесформенным кулем осел в кресле. Почему-то закружилась голова, но он решил не обращать внимания. Предложив женщине присесть, он собрался с мыслями, чтобы изложить такую непростую фактуру максимально понятно для человека, несведущего в медицине. Сначала Демина слушала с напряженным вниманием и даже кивала, словно понимая каждое слово.
— Так почему же в поликлинике-то не распознали болезнь? — спросила она.
Сергей снова принялся растолковывать:
— Понимаете, эта болезнь нетипична для детей и подростков, никому и в голову не могло прийти, что это она. Это примерно то же самое, что подозревать беременность у заведомо неполовозрелой девочки. Симптомы такие, какие бывают у великого множества заболеваний, и чтобы понять, с каким именно заболеванием имеешь в дело в конкретном случае, нужно проводить специальные исследования.
— Так почему их не проводили? — требовательно спрашивала мать Миши.
— Проводили, в том-то и дело, что проводили, но синдром Гзелля-Эрдхейма тем и коварен, что при обычных исследованиях не выявляется ничего. Это можно увидеть только на вскрытии.
Он хотел добавить еще что-то о чрезвычайно редкой встречаемости заболевания, но внезапно с удивлением понял, что не может вспомнить нужные слова. «Частичная моторная афазия, — машинально пронеслось у него в голове. — И голова покруживается. Черт, и кисти рук онемели, я обратил внимание после вскрытия. И Света сказала, что я бледный. И эта головная боль, распирающая… Только этого не хватало».
Он глубоко вдохнул, набрал в грудь побольше воздуха, ускользающие слова нашлись, но возникшая пауза не прошла мимо внимания Деминой и вызвала у нее подозрения вполне определенного плана.
— Я поняла, — медленно проговорила она, — я все теперь поняла. Вы их покрываете.
— Кого — их? — не понял Саблин.
— Врачей из детской поликлиники. Они пропустили болезнь, они поставили неправильный диагноз, они лечили Мишеньку не от того, чем он был на самом деле болен, и этим своим неправильным лечением загубили моего сына. И вы это знаете. Ведь так? Я угадала?