Оборванные струны
Шрифт:
— Мы куда-то идём? — спрашивает Лев. — Куда?
— Да по разным местам...
Этот ответ как раз в духе такого парня, как Уил, но Лева он наталкивает на мысль о разъёме. О том, как все части его тела были бы разбросаны по разным местам. Лев перебрался через стену резервации в отчаянной надежде обрести убежище. Но что если он слишком слепо доверился слухам?
— А правда, что в резервациях для беглецов безопасно? — спрашивает он. — Правда, что Людей Удачи не отдают на разъём?
Уил кивает.
— Мы так и не подписали Соглашение о разъёме. Так что не только нас не могут разъять, но и мы
Лев задумывается. Он не может взять в толк, как может существовать общество, в котором никого не разнимают на части.
— Но... откуда же вы берёте органы?
— Природа предоставляет, — несколько загадочно отвечает Уил. — Иногда. — В глубине его глаз проходит какая-то тень. — Пойдём, я покажу тебе резервацию.
4
Так я взяла на себя дерзость назвать тех, кто отправляется на разъём. Дело в том, что в книге Шустермана Unwind (в русском переводе «Беглецы») есть специальный термин для таких детей, и этот термин выведен в названии книги — unwind. Официальный переводчик предпочёл этот термин вообще никак не переводить и полностью исключил его из ткани повествования. Я же посчитала необходимым всё же хоть как-то воплотить авторский замысел, удачно или нет — это уже другой вопрос.
Через несколько минут они стоят на открытой площадке и смотрят с довольно значительной высоты вниз, на русло высохшего ручья. На другой стороне лощины тоже возвышаются дома, воздвигнутые прямо на красных камнях крутого склона. Все дома построены на старинный лад, и всё же в них ощущается нечто модерновое. Отделаны они с ювелирной тщательностью. Новейшая технология на службе у вековых традиций.
— Высоты ты, кажется, не боишься? — Уил не ждёт ответа, лишь удостоверяется, что драгоценная гитара хорошо закреплена у него на спине, и становится на верёвочную лестницу. Он карабкается вниз, по временам съезжая на несколько метров за раз.
Лев сглатывает, однако он нервничает гораздо меньше, чем несколько недель назад. В последнее время он только и знает, что пускается в какие-то опасные предприятия. Он ждёт, когда Уил достигнет дна лощины, затем стискивает зубы и спускается следом. С левым запястьем, всё еще стянутым ортопедическим браслетом, это не так-то просто; а каждый раз, когда он бросает взгляд вниз, в животе у него словно что-то переворачивается. И всё же Лев добирается до дна лощины и только тут соображает, почему Уил заставил его это сделать. Первое, что всегда утрачивает беглец — это уверенность в своих силах. Предоставив Леву спуститься самостоятельно, Уил вернул ему это чувство.
Когда Лев поворачивается к Уилу, его ждёт сюрприз: они, оказывается, не одни.
— Лев, это мой дядя Пивани.
Лев осторожно пожимает руку здоровенному мужчине, не сводя глаз с зажатой под его левой подмышкой винтовки, стреляющей дротиками с транквилизатором. Дядин костюм из оленьей кожи довольно сильно потрёпан, сыромятный кожаный ремень, стягивающий волосы, ослаб, и седые космы выбились наружу, так что вид у дяди диковатый, — но сапоги у него солидной дизайнерской марки, а
— Как прошла сегодняшняя охота? — спрашивает Уил. По идее, довольно обычный вопрос, но Лев не может не заметить, как напряжённо вглядывается Уил в дядино лицо.
— Обездвижил львицу, но вынужден был отпустить — у неё котята. — Пивани потирает глаза. — Завтра утром уходим в Ущелье Выигрыша. Говорят, там видели самца. Ты пойдёшь с нами на этот раз?
Уил не отвечает, и Лев удивляется, увидев, какой хитрый взгляд бросает дядя на племянника. Лев всегда думал, что все Люди Удачи ходят на охоту, но, по-видимому, это всего лишь миф. Так же, как и всё остальное в его жизни.
Пивани удостаивает взглядом и Лева:
— А ты выглядишь получше, чем тогда, когда я тебя нашёл. Рука как — ничего?
— Ага. Лучше. Спасибо за то, что спасли меня.
Лев не помнит самого спасения. Он вообще мало что помнит, после того, как свалился со стены — кроме острой боли в запястье и того, как лежал на подстилке из листьев и сосновых иголок, уверенный, что пришёл его конец.
Пивани вперяется глазами в гитару Уила.
— Ты собираешься, наконец, пойти в больницу? Навестить дедушку?
— Скорее всего нет, — роняет Уил.
Голос мужчины приобретает резкость, становится почти обвиняющим:
— Целители и музыканты не могут выбирать, кого им исцелять. Или чей путь к смерти облегчить. — Он наставляет на Уила палец. — Ты сделаешь это для него, Чоиулау.
Секунду дядя и племянник смотрят друг другу в глаза, затем Пивани отступает на шаг и перебрасывает винтовку в другую руку.
— Скажи дедушке, завтра мы раздобудем для него сердце.
Проговорив это, он церемонным кивком прощается с Левом и поднимается наверх, воспользовавшись, однако, не верёвочной лестницей, а подъёмником, которого Лев не видел, а Уил почёл за лучшее ему не показывать.
Они шагают в посёлок. Лев, привычный к пресным пригородам, где живут люди цвета сиенны, чувствует себя не совсем в своей тарелке среди красных домов на каменном обрыве, белёных коттеджей и тротуаров из великолепного красного дерева. Хотя посёлок на первый взгляд кажется довольно простым, Лев прекрасно знает — это лишь внешний слой, а суть — вот она: роскошные автомобили, припаркованные в боковых улочках, золотые таблички на стенах белых коттеджей. Мужчины и женщины одеты в деловые костюмы, на вид традиционные для Людей Удачи, но явно созданные лучшими кутюрье.
— Откуда у вас такое богатство? Чем вы занимаетесь?
Уил окидывает его смеющимся взором.
— Ты конкретно о ком? О всех «притонщиках» вообще или о моей семье в частности?
Лев краснеет: неужели целительница рассказала Уилу, как он нечаянно назвал Людей Удачи этим грубым жаргонным словом?
— И то, и другое, наверно.
— А что же ты заранее всё не разузнал, до того как перелезть через стену?
— Мне надо было срочно где-то скрыться, некогда было привередничать. Один парень на станции рассказал, что поскольку ваш народ защищён от разъёма, то я тоже буду защищён. Ну, и про то, что вы в курсе всей юридической дребедени, которая для этого требуется.