Обращение. Теоретические проблемы
Шрифт:
Подопытный материал? Я ничего не хотел про это знать. Я только мысленно клял последними словами Юнга, отправившего меня сюда.
— Прошу прощения, Карл.
Я скорее отошел от Гебхарда и направился к машине, где меня ждали Тельман с Аденауэром. А Гебхард в свою очередь побежал к эсэсовцам, ожидавшим меня у ворот концлагеря. И тут же начал о чем-то с ними толковать… Возможно, даже о странном поведении рейхсфюрера. Ну и пусть. Плевать на него. Я сейчас решаю задачи планетарного масштаба, что мне этот Гебхард?
Эрнст Тельман, коммунист,
Тельман глядел на меня подозрительно, зиговать, естественно, не стал, хотя явно узнал рейхсфюрера.
Конрад Аденауэр зиговать тоже не стал, этот был постарше Тельмана, даже выглядел похуже. Сухой старик с тяжелым взглядом. Аденауэр мне просто кивнул, ожидая разъяснений.
Гестаповец, сопровождавший моих «гостей», тут же подал мне карточки на Тельмана и Аденауэра, из своего ведомства.
Я бегло проглядел их. Тельман в тюрьме с самого 1933 года. Но содержался в хороших условиях, на карточке моя же гиммлеровская пометка — «особый заключенный, содержать в одиночке, обращаться отменно, исполнять все просьбы». Также из карточки я выяснил, наконец, бывшую должность Тельмана — передо мной сейчас стоял сам председатель ЦК Коммунистической партии Германии, ныне, естественно, запрещенной.
И почему нацисты были так гуманны к Тельману? Хотели использовать его для возможных переговоров со Сталиным? Что ж, если так, то время пришло. Или тут дело в другом?
Я уже кое-что понимал о Рейхе, понимал то, что русскому человеку понять довольно трудно. А дело обстояло так: репрессивный аппарат нацистов работал очень странно, он работал по-нацистки. На краях Рейха, на оккупированных территориях никакого закона не было, там людей уничтожали миллионами. Тоже было и в концлагерях, которые работали вне законодательной системы вообще, тоже и с евреями, которых вообще вывели за пределы закона.
Зато в самой исторической Германии, тем более в Берлине, в «нормальном» мире, где обитали благонравные и чистокровные немецкие бюргеры, Гитлер соблюдал законность с германской педантичностью. Тут если человека и бросали в тюрьму без суда, то соблюдали все его человеческие права, насколько это возможно. Я в этом уже убедился лично, чем ближе к столице, к рейхстагу, к фюреру — тем больше закона, «орднунга», тем меньше беспредела.
Вероятно, именно поэтому Тельман и сидел в тюрьме в полном комфорте. Тельмана Гитлер считал политическим противником, а не «унтерменшем», Тельман был немцем, бывшим депутатом рейхстага — потому и ходил до сих пор живой, не был замучен насмерть. Тельман
Я просмотрел карточку Аденауэра.
До нацистов был бургомистром Кёльна. Подвергался аресту гестапо в 1934. Запрещена работа на государственной службе. И последняя свежая приписка: все ограничения сняты 2 мая 1943, личным приказом рейхсфюрера ??, то есть меня.
Вот это поворот. Мне, пожалуй, надо было внимательнее читать те списки на реабилитацию, которые мне подавал Гёрделер. Однако читать их у меня не было времени, там были тысячи фамилий, и в их числе, судя по этой карточке, фамилия Аденауэра.
— Ладно, — я не стал возвращать гестаповцам карточки, а сунул их в карман плаща.
— Можно узнать, с какой целью я тут нахожусь? — не выдержал Тельман, — Меня убьют?
— Напротив, я намерен вас освободить, — объяснил я Тельману.
— Я не раскаиваюсь в моих убеждениях и не буду присягать на верность Гитлеру, — Тельман воспринял мою фразу, как оскорбление.
— Об этом и речи нет, — успокоил я вождя германского пролетариата, — Ну вот что, вы есть хотите? Пить? Вам нужен доктор?
— Нет. Я хочу понять, что происходит.
— Узнаете, — пообещал я Тельману, — Но позже. А сейчас посидите в машине с моими людьми, пока я инспектирую концлагерь.
Тельман все еще глядел на меня исподлобья, тревожно.
— Никто вас убивать не собирается, геноссе.
«Геноссе» это «товарищ» по-немецки. Изначально коммунистическое обращение, хотя нацисты так тоже друг дружку называли. Но они больше предпочитали термины «партайгеноссе» (товарищ по партии) или «фольксгеноссе» (товарищ по германской расе). Я назвал коммуниста Тельмана геноссе, и тут же осознал, что сделал очередную глупость. Стоявшие рядом гестаповцы от такого явно напряглись, в их мозгах тут же сработал автоматический антикоммунистический рефлекс, это было видно по лицам.
— Рейхсфюрер шутит, — дипломатично вставил Гротманн.
И я был ему за это благодарен.
А Аденауэр даже криво усмехнулся, улыбка у него была крокодильей, не сулящей ничего хорошего.
— Я есть не хочу, пить не хочу, в докторе не нуждаюсь, — твердо произнес Аденауэр, — Как и Тельман. И точно также не понимаю, зачем ваши люди меня сюда притащили.
— Вы все узнаете, я же сказал, — ответил я, — Лучше скажите: Гёрделер предлагал вам государственную должность?
Аденауэр ответил сразу, без всяких экивоков:
— Да.
— Можно узнать, какую?
— Можно. Гауляйтера Берлина.
Я присвистнул.
— И что, вы отказались?
— Да, я отказался.
— Почему?
— Я сказал Гёрделеру, что не намерен занимать должность гауляйтера. Тогда Гёрделер предложил ввести специально для меня должность бургомистра Берлина.
— И вы…
— Я снова отказался.
— Зачем?
— Потому что это несерьезно.
— Вот как? А это еще почему?
— Этот разговор не для лишних ушей, рейхсфюрер.