Обращенный к небу. Книга 1
Шрифт:
– Хочешь подняться? – спросил старик совсем другим голосом, и у Ильи от него по спине пробежал холодок.
– Что? – неожиданно осипнув, переспросил Илья. Он уже откуда-то знал, что странный старик не насмешничает, и ему с самого начала всё было известно о беде Ильи.
– Подняться, говорю, хочешь? Ходить, бегать, вприсядку отплясывать – хочешь? Или собираешься тридцать лет сиднем просидеть на этой дурацкой лавке? Ну? Хочешь или нет? – повторил старик.
– Хочу! – страстно выдохнул Илья, не отрываясь от глаз старика.
– Вот и ладно, – просто кивнул тот.
– Что
– Да вот, милая, водицы хотел испить, – сказал старик. Слава кивнула и ушла в дом. Илья смотрел на странника, а тот как ни в чём не бывало ему подмигнул и сделал рукой движение, могущее означать: погоди, мол. Из дома вновь вышла Слава, пересекла двор и протянула старику ковш. Тот с поклоном принял и с удовольствием принялся пить. Насытившись, он утёр рукавом усы и протянул ковш Славе:
– Хороша водица. Спасибо, хозяюшка.
– Как звать-то тебя, дедушка? – спросила Слава, и на её лице оставалась печать тревоги. Старик снова поклонился и ответил:
– Как назвали, так и величают. Вежда я.
Слава подошла к плетню, отделяющему их, вплотную и вдруг ухватила старца за руку. Он спокойно на неё смотрел и молчал. Илья весь подался вперёд:
– Ты что, мама?
А Слава приблизила своё лицо к Вежде и спросила:
– Ты правду сказал, что поднимешь моего сына?
Вежда улыбнулся и кивнул:
– Правду, мать. Не переживай. Не сидеть ему больше на этой лавке.
Слава во все глаза смотрела на старика, и ей нравились даже не его слова, а то, что излучало его лицо: умиротворение и доброжелательство. Открыто Вежда смотрел ей в глаза, и эти глаза не лгали. Но тотчас в них словно искрами что-то заиграло, и старец добавил:
– Только не обессудь: дома он тоже после того вряд ли усидит.
И Вежда озорно рассмеялся.
Илья сидел не шевелясь, боясь поверить всему, только что случившемуся, но отчего-то твёрдо знающему, что ждёт его совсем скоро.
Бани сельчан вытянулись по реке, и здесь парильня Чёботов стояла, как и их изба, опричь остальных. Вежде это понравилось, ибо именно баню он наметил для предстоящего лечения.
– Вот что, – сказал он Чёботу. – Покурочу я твою баньку маленько.
– Ага… – почесал в затылке Чёбот. – Покурочить, оно, конечно, можно. Да только не осерчал бы на нас Банник…
– А у вас, стало быть, Баенник на этом хозяйстве?
– У нас тут, почитай, у всех банники. Это у старой Сухоты в бане Обдериха. Да и то сказать, хорошо они уживаются. Не обижают друг дружку.
Всем в селе был хорошо известен случай в близкой деревне, где в прошлую зиму Обдериха наказала нерадивого мужика. Да и то верно: мало того, что полез париться в четвёртую смену, так ещё и налился, олух, хмельного мёду до глотки. Порезала его тамошняя Обдериха на лоскуты – сказывали, в нескольких бадьях выносили из бани то, что от бедолаги осталось. Когти-то у Обдерихи с пол-аршина, недаром кошкой оборачивается…
– Хорошо, – кивнул согласно
Первым делом протопили баню да помылись для порядку в две смены – сперва Вежда с Ильёй, а после Чёбот со Славой. На третью оставили к хорошему пару в придачу веничек новый да щёлоку. На следующий день Слава отнесла в баню краюху хлеба да соли – будто в новую, только отстроенную. После в баню вошёл Вежда. Пробыв там некоторое время, он появился на пороге, аккуратно прикрыл дверь и отправился на двор Чёботов.
– Ну вот, – сказал он Чёботу с Ильёй. – Теперь за дело.
Начал Вежда с того, что собрался где-то в лесу на поляне накосить травы, наотрез отказавшись от помощи Чёбота.
– Ты, доброхот, не мельтеши, – сказал ему Вежда. – Когда мне твоя или Славы помощь потребуется, я вас позвать не забуду, а до тех пор, как уговорились, лучше помалкивайте оба. Мне зоркие соседские глаза ни к чему. Плохое я не замышляю, но в этом деле лучше без лишней молвы обойтись. Серп ты мне дал – и благодарствуй, большего я пока не прошу.
– Косой-то сподручнее! – встрял было Чёбот.
– Цыц! – пристукнул своим посошком Вежда. – Чем мне сподручнее, я сам знаю. Сказано серп, значит, так должно.
Срезанную траву Вежда высушил да набил духовитым сеном новый тюфяк, взятый у Славы. После на заднем дворе Вежда самолично сколотил чудн'yю крестообразную лавку: узкую, с двумя поперечинами для раскинутых в стороны рук и с прорубленным отверстием в изголовье. Той же ночью, хоронясь от чужого догляда, они вдвоём с Чёботом отволокли эту лавку в баню. Тогда же Вежда проверил оставленное для Банника угощение и остался доволен: хозяин бани, судя по приметам, давал «добро» на необходимое беспокойство.
– Вот теперь и покурочим твою баньку, отец, – весело подмигнул Вежда Чёботу и на следующий день вынес оба затянутых бычьими пузырями оконца в предбаннике, где стояла чудн'aя лавка.
Чёбот на это только развёл руками:
– И только? Я-то думал, ты её по брёвнышку раскатаешь…
– Да ну? – расхохотался Вежда. – Постоит ещё твоя банька, отец. Илья ещё в ней сам париться будет.
– Ох, Перуну бы твои слова да в уши, – заволновался Чёбот.
– Не бойся, родитель. Всё будет правильно, – сказал Вежда и разостлал на лавке свой тюфяк с сеном.
…В первый же день Вежда назвался сельскому старосте странником без семьи да крова и попросился в дом к Чёботу. Староста перечить не стал – калики перехожие да шедшие по миру старцы были делом хоть и нечастым, но обычным, и их старались приветить особо – всё-таки люди убогие. Чёбот, как только ему стало известно обещание Вежды, сперва нахмурился – он был человек тёртый и не спешил верить словам незнакомого человека. А ну как проходимцем окажется, поживёт на чужих харчах да и удерёт. К тому же мало верил Чёбот, что такое вообще случиться может – что его Илюха Чёботок на ноги снова встанет. Если б возможно это было, небось сам бы давно поднялся – потому что видно было, как отчаянно он этого хотел. Поэтому первые слова, которые сказал Чёбот старику, назвавшемуся Веждой, были такие: