Обращенный к небу. Книга 2
Шрифт:
Негоже было подслушивать чужой разговор, пусть и ненароком, но что-то помешало Муромцу тотчас обнаружить своё тайное присутствие. Зосима и Слышко неторопливо прогуливались берегом, совсем рядом с укрытием Ильи.
– …стало быть, оголодал ты в Херсонесе? – сказал то ли шутейно, то ли всерьёз Зосима, и Слышко отвечал:
– Так, чтобы собственные мозоли жевать – бог миловал. Хотя туго пришлось, ваша милость…
– Ничего. Здесь и откормишься. Село дюже богатое, да и молодуха у хозяина весьма хороша. Только пить хмель запрещаю.
– Слушаю, ваша милость…
– Со стрелой тяжело
– Свезло мне. Стражников на стене тихо убрал. Да ещё кто-то из осадников очень кстати бродил внизу. Стрелы оброненные собирал, вишь ты. Ну, я с ним весточку передать и решил…
Илья вздрогнул и тотчас понял, что собеседник Зосимы не был Слышкой.
– Горжусь тобой, сын мой, и господь радуется, глядя на твой смирённый труд во славу его. О том будет тебе особая награда.
– По брату я соскучился, ваша милость. Тяжко мне без него…
– Три дня могу дать вам, Вышеслав. Более не могут ждать дела Господа нашего.
Слышно было, как Вышеслав вздохнул, хоть собеседники уже и отошли от укрытия Ильи на несколько шагов, удаляясь всё дальше. Однако всё, что по воле богов было нужно услышать Илье, было им услышано. Он сидел в своём шатре, и сердце в груди гулко стучало набатом. Он ясно видел бледное лицо мёртвого друга, и теперь ясно ему было, что не те стреляли в него, с кем он по-честному договорился накануне. Не было это нарушенным договором воинов, но выглядело ещё зловеще, ещё вероломнее. Свой убил своего.
Илья шёл по селу. Только меч в ножнах был у него за спиной. Люди уже давно поднялись с ночи и вершили свои житейские дела. Гомонила во дворах птица, подавал голоса скот. Пастухи собирали обширное общинное стадо, проходя по улицам и наигрывая зазывную песню на свирелях да рожках, чтоб хозяева выводили своих кормильцев за ворота. С окраин села поднимались в ясное небо дымки от кузниц, доносились первые удары молотов. Повсюду закипала привычная жизнь, охраняемая молчаливыми кумирами, то тут, то там высившихся во дворах. «Надолго ли? – думал Илья, невесело поглядывая на деревянных истуканов. – Вот уже и сюда добрался тихоня Зосима – не для того ли, чтоб начать новой ложью торить путь эллинской вере в божьего сына?»
Долго просидел Муромец в своём нежданном прибрежном укрытии, мучительно думая об услышанном разговоре, вспоминая каждое слово. И когда двинулся в село, хотел одного – тотчас найти Зосиму и прямо расспросить о корсуньской подлой стреле. Он спрашивал селян об эллинском пришлеце, но село и впрямь было большое – никто ещё не знал о священнике со слугами. Но на ловца и зверь бежит – Илья увидел на улице знакомый образ: ему навстречу шёл Мусайлима. Он тоже заметил Илью и приветливо улыбался издали. Муромец почувствовал, что вместо ответной улыбки его лицо искривила невнятная гримаса – не то боли, не то иного неудовольствия. Подойдя, Мусайлима удивился:
– Что это у тебя с лицом? Никак, зубовная хвороба гложет?
Илья вместо ответа сказал:
– Нужно потолковать, Мусайлима…
– Не сомневайся. Ещё бы нам с тобой разговор не держать: аллах как нарочно подгадывает – куда ты, туда и я след в след.
Илья подумал, что это будет кстати: поговорить сперва с Мусайлимой, не ставя о том
На краю села, на меже, отделявшей одну пашню от другой, у рябины, росшей тут же, Илья остановился и положил оружие на траву. Подоспевшему Мусайлиме он сказал:
– Сядем, – и первый опустился на мураву. Всходы ячменя остро подрагивали на лёгком ветру, птицы пели в деревьях недалёкого сада. Мусайлима молчал, ожидая начала разговора.
– Прости, что так чудно встретил тебя, – начал Илья, осторожно вглядываясь в лицо сарацина. Мусайлима только пожал плечами, а Илья продолжал: – Давно ли пришёл ты с Зосимой в это село?
– Только намедни, ввечеру.
– А чего один ходишь? Он ведь тебя для охраны нанял.
Мусайлима махнул рукой:
– А… Нужна ему моя охрана… Только и пригодился ему, когда в Корсунь ехали. Да и то сказать: было бы больше в тот раз степняков, и от меня толку немного вышло бы. А в этом селе он меня и не замечает будто.
– Так… Брат Слышкин, как его – Вышеслав? – вас здесь уже ждал?
– Да. Ты, выходит, уже знаешь, что у него брат-близнец есть? Зосима-то с собой только одного всюду таскает, Слышко. Другого прячет. Даже князь киевский о нём ничего не знает. А что стряслось-то?! Чего ты хоронишься да на меня волком смотришь? – дал волю своим чувствам Мусайлима.
Илья посмотрел сквозь него, жуя губами и о чём-то размышляя.
– Чего молчишь? – настаивал Мусайлима.
– Погоди, – осадил его Илья, снова вглядываясь в араба пристально и строго: – Коли ты мне друг, Мусайлима, то и ответь по чести: что ты знаешь о стреле, что из Корсуни прилетела с картой потайной?
Мусайлима удивился:
– О стреле? Да то же, что и все.
– А кто её прислал или ещё что-нибудь знаешь? – взгляд Ильи так и сверлил Мусайлиму. Сарацин развёл руками, и в его глазах Муромец не заметил ни дрожи, ни испуга и с изрядным облегчением вздохнул, однако же и потребовал: – Поклянись в том своим богом!
Мусайлима встал во весь рост, осенил себя крестным знамением и, подумав немного, вдобавок произнёс:
– Ла илаха илла Ллаху ва Мухаммадун расулу Ллахи [8] .
– Хорошо, – твёрдо произнёс Илья. – Я верю тебе, Мусайлима.
– Да что случилось-то? – снова вопросил Мусайлима, опускаясь на траву. – Чего тебе дался мой хозяин? Да, к слову, недолго быть уже мне на его службе. Ухожу скоро. Довольно с меня. Не от кого его охранять. Разве от землепашцев здешних, от их женщин и детей… Хожу при нём, как пугало. Только пялятся на меня люди. Поначалу я думал, что они кидаться станут, как узнают, что на их веру Зосима покушается. А они ничего. Мирный люд. У нас бы камнями закидали, неверных-то…
8
Шахада (свидетельство): «Нет никакого божества, кроме Аллаха, а Мухаммад – Посланник Аллаха» (арабск.).