Обращенный к небу. Книга 2

Ворон Василий

Тишина стояла над заповедной поляной: все со страхом и благоговением внимали словам князя. А Владимир сжал кулак, и что было силы прокричал:

– И посему нынче пришёл я сюда, дабы воздать по заслугам проклятым истуканам!

Толпа ахнула как один человек, а князь, не давая им опомниться, скомандовал кучке отщепенцев:

– А ну, подкапывайте землю!

Те неуверенно подступили к грозным истуканам, окружили их и стали чесать затылки.

– Ну! Чего ждёте? Копайте!

Илья Муромец пробрался сквозь толпу в первые ряды и хмуро стал, глядя на то, что творилось на поляне. Когда заступы взметнулись над головами, из толпы раздался крик:

– Остановитесь,

лиходеи!

Заступы замерли, а из толпы вышел жрец Грыня – ещё не старый мужик, и в руках у него был посох ушедшего в Навь Боркуна.

– Не будет прощения вероотступникам! – прокричал Грыня, приближаясь к застывшим у кумиров людям. Жрец был бледен и растрёпан, глаза ввалились, но смотрели решительно и зло. Толпа взволнованно ждала, исторгая из себя ропот. Владимир тихо сказал стоявшим подле него стражникам:

– Чего ждёте? Хватайте да тащите его отсель, да поживее!

Стражники рванулись к жрецу, налетели, стали крутить руки. На утоптанную землю повалился посох, хрустнул под сапогами ажурный знак Грома. Люди в толпе запричитали.

– А ну стой! – раздалось на всю округу, и из толпы выскочил Илья. Он в миг оказался у схваченного жреца, и тут же на землю повалились как кули оба стражника.

– Не тронь! – сказал Илья, выхватывая меч из ножен за спиной. Грыня стоял, заслонённый Муромцем, и держался за грудь. Люд на поляне замер, и стало слышно, как плещет у берега вода Непры. Жрец неловко переступил ногами, споткнулся об обломок посоха, присел, трясущимися руками подобрал обломки и выпрямился. Из его глаз катились слёзы.

– Отсупники… – шептал он, поглаживая ладонью искалеченный знак Грома. Первая оторопь прошла у князя, и он громко сказал:

– Не стой у меня на пути, Муромец!

– Не позволю поганить святыни! – ответил Илья, грозно покачивая мечом.

– Князю перечишь! Как смеешь?! – лик князя покрылся красными пятнами, он ухватился за крыж меча и еле слышно вопросил дружинников: – Долго стоять истуканами будете? Князя вашего позорят!

Дружина всколыхнулась, послышался стальной шелест – из ножен потянулись мечи. Воины пошли на Илью. Народ вокруг капища зашумел.

– Стой! – покрывая гам, взвился голос воеводы Добрыни, и он сам выскочил вперёд, и встал между дружиной и Ильёй. – Стой!

Он воздел руку вверх, останавливая дружинников, и те стали, но мечи не опустили. Убедившись, что дальше они не идут, Добрыня повернулся к Илье и горячо заговорил, глядя ему в глаза:

– Послушай меня, Илья! Одумайся! Что затеваешь? Бойню? Свой со своим биться станет – дело ли?

Илья хмуро слушал воеводу, не меняя боевой стойки. Добрыня продолжал:

– Не вставай против князя, прошу! Тому, что им задумано, обратного хода нет. Не ввязывайся Илья, ничего ты уже не сделаешь. Только людей положишь множество да сам, скорей всего, ляжешь. Зачем тебе это? Зачем это люду киевскому? Зазря лечь – не обидно ли? Не лучше ли поганых бить, или на наш с тобой век ворогов не найдётся? Оглянись! Полна земля теми, кто только и ждёт, когда ссора меж нами выйдет. Ссора к войне, Илья! Тебе ли этого не знать? Отступись! Не как воевода прошу, как брат брата прошу! Как отец сына прошу! Не лей крови напрасной!

Илья стоял против воеводы, и в душе его творилась смута. «Когда не знаешь, что делать, слушай своё сердце. Оно всегда правду скажет», – это были слова Вежды, сказанные им когда-то, и теперь они вдруг явились к Илье, снова прозвучав в голове. Илья представил себе, как рубит дружинников и холопов князя, защищая кумиров, и сердце у него защемило. Дрогнул кончик меча, нечаянно нацеленный в грудь Добрыни.

«Бог

не в изваянии и не в иконе, – ещё вспомнил Илья то, что когда-то сказал ему учитель. – Бог в душе человека. Просто человеку с ущербным воображением непременно нужно видеть того, кому следует кланяться. Разве у тебя такое воображение? Разве тебе нужны кумиры, чтобы знать простую людскую правду: не обижать слабых, не воровать, не мешать жить другим людям, не брать из лесу больше того, чем тебе нужно для прокорма? Кумира вырезал из дерева человек – где же тогда бог? Разве в истукане? Он в душе мастера, что взялся за резец да топор».

Меч опустился к земле. Илья выпрямился, вложил оружие в ножны, повернулся к Грыне, стоявшему позади и тихо плакавшему.

– Ступай домой, жрец, – сказал Илья так, что расслышали все. – Не ходи сюда больше. Отныне здесь нет наших с тобой богов. Мы унесём их в наших сердцах – ты и я. И все те, кто ещё славяне.

Грыня с изумлением посмотрел на Муромца, сглотнул слёзы и ответил:

– Истину сказал ты, воин! Храни тебя боги!

Он поклонился Илье и побрёл прочь сквозь раздавшуюся толпу, прижимая к груди обломки священного посоха. Муромец повернулся к Добрыне, молча постоял и пошёл к толпе, стараясь никому не смотреть в глаза. Люди расступились, давая ему дорогу, но он только повернулся и стал к ним спиной, глядя на приговорённое к разорению капище. Он стоял и не знал, почему остался тут. И оставаться не лежала душа, но и уйти он не мог.

Добрыня вернулся к князю, и племянник увидел, как с лица дядьки катятся капли пота. Владимир повернулся и приглушённо гаркнул на замерших у идолов работников:

– Что стали? Начинайте! Или вам деньги не плочены?

Заступы и лопаты ударили в землю – не сговариваясь, копатели сперва принялись за Велеса. Народ, затаив дыхание, ждал, что сейчас случится что-то страшное: то ли земля разверзнется и святотатцев заберёт к себе Вий, то ли небо расколется и всё равно никому не поздоровится. Но время текло, подобно волнам Непры, стучали заступы и лопаты, а ничего не происходило.

Долго работал отвыкший от труда сброд, но вот наконец вздрогнула верхушка изваяния великого покровителя скота, а после он накренился и вот уже, подпираемый с одной стороны, тяжко рухнул на землю. Люди вздрогнули, когда лик Велеса ударился об утоптанную землю: всем показалось, будто упал живой человек и ему больно. Кто-то в толпе невольно потёр свою скулу, словно сам упал только что. С истукана содрали медные пластины, набитые на бороду и усы, бросили на землю рядом. Запыхавшиеся копатели не получили ожидаемой передышки – князь молча приказал им работать дальше, взмахнув рукой. Мужики окружили Сварога – настал черёд бога огня. Но напрасно люди ждали языков пламени, пожирающих святотатцев – упал и Сварог. Последним рухнул на землю Перун, и не было ни тучки на чистом небе, чтобы из неё мог покарать молнией своих попирателей суровый бог. Три идола жалко лежали на земле у ног князя, рядом были свалены в кучу их сбитые бороды и усы, и тишина стояла на холме такая, что люди вздрогнули, когда Владимир крикнул:

– Видно ли вам, люд киевский? Низложены идолы богов славянских, на земле валяются, что брёвна. Но цел и невредим я!

Он подошёл к изваянию Сварога, вынул из-за пояса стоявшего рядом мужика топор, размахнулся и всадил его прямо в лик кумира. Люди зароптали, но не более того. Князь сказал, обращаясь к наймитам:

– Продолжайте. Пилите его на части, рубите чурбаки.

Народ хмуро смотрел, как идол исчезает под пилами мужиков. Ропот усилился, когда порубленные чурбаки Сварога, разведши костёр, побросали в огонь.