Обратная перспектива
Шрифт:
Карл, набирая воду, всякий раз всматривался в тёмную сырую глубину, надеясь увидеть звезду. Но ничего не отражалось в тусклом квадрате, кроме искаженной его головы.
Людмила принесла молоко, разговорилась с тёщей. Антонина Георгиевна горько сетовала, что горят огурцы, а воды нет — приходится с реки возить в канистрах, но ведь это — кот наплакал. Большая Людмила удивилась:
— Да вот у вас мужик стоит, пусть колодец выроет. Метров пять. Я думаю, хватит. Низина всё-таки.
Походы на пляж превратились в каторгу. Двадцатилитровые
Зато заполнять канистры было приятно. Канистра швырялась на воду, затем, зайдя по колено, нужно было прижать предплечьем горячий дюралевый бок. Раздавались гулкие резкие глотки, канистра постепенно принимала вертикальное положение, глотки превращались в цокание, и затем, погружаясь на дно, канистра мелко-мелко хихикала, как от щекотки. Приятно было волочь её по воде, но на берегу нужно было поднимать двумя руками. Тележка — рама на колёсиках со ступенькой внизу. Канистра ставилась на ступеньку, плашмя привязывалась к раме. Вторая тележка была детской коляской, с доской вместо колыбели. На нижнюю площадку дополнительно всовывали тазик со стиранным бельём. Первую тележку нужно было влачить за собой, вторую — толкать вперёд.
Осенью умер муж Людмилы. Произошло это, как и всё в этой семье, просто и по-хозяйски. Потрепал козу по щеке и сполз по стене. После похорон в дом никто не вернулся. Многие годы он чернеет на заросшем участке, усохшие брёвна вываливаются, в щелях прорастают травы, цветут и отцветают, шифер на крыше местами сорван — ветром или ещё почему — обрешётка покрыта белой плесенью.
Где теперь Большая Людмила, жива ли — в деревне никто не знает. Два года назад, нет, три — видели её сына, — небритый и пьяный плыл на моторной лодке.
3
Карлу польстило, что Большая Людмила назвала его мужиком и не сомневается, что он способен вырыть колодец. На самом деле, он давно подумывал, что пора совершить подвиг — собственная бесполезность угнетала его. Дома, в Москве, он не чувствовал себя бездельником — писал, по старой памяти, южные пейзажи. Работы эти продавались иногда в маленькой галерее. Литература, конечно, дохода не приносила. А здесь — здесь невыносимо было стоять на подхвате у тёщи — милок, принеси мне лейку, вон там… или: когда будешь свободен, отдери мне эту доску, мешает…
— Отдыхай, Карлик, — смеялась Татьяна.
Карл негодовал:
— Издеваешься! Как я могу отдыхать, если я не устал!
— Ну, тогда пиши.
В первые годы Карл так и предполагал — на чердаке, в классической мансарде, можно сказать, у распахнутого окна.
Залетела ласточка, — вон, под самой крышей, на стыке стропил её гнездо. Ветер шевельнул лист белой бумаги, слышно даже перекличку туристов с того берега. Туристы, гады, соорудили длинные мостки, с комфортом ловят
К причалу подошла моторка. Двое. Нет, трое. Кто бы это мог быть… А тебе не всё равно?.. От крыльца голос невидимой тёщи:
— А где у нас Карлик?
— Он занят, мама.
По наступившему молчанию понятно, что тёща пожала плечами.
Муха кружит над головой. Да, так вот… А что, если на муху? Нет, вряд ли. Голавля у нас нет, а здешний язь…Собака залаяла — кого это там принесло?
— Здорово хозяйка, а где сам?
Обнаружилась бессмысленность писательского дела — кому и зачем нужны слова, когда вокруг всё живое?
— А как же, например, Астафьев?
— Астафьев у себя местный. Ему что писать, что сено косить. Органика. Так уж лучше писать.
Татьяна, увидев, что Карл завирается, оставила его в покое.
Пробовал писать этюды, но на плоской равнине мотив был один: трава на берегу, полоска реки — то белая, то бурая, то невыносимо синяя, тёмный лес и небо. А небо лучше писать по памяти.
— Пойдём, выберем место для колодца, — потребовал Карл.
— Ты что, серьёзно?
— Пойдём, пойдём.
Место выбрали самое удобное для бабушки — метрах в пяти от ближайшей грядки.
Два дня Карл готовился — ходил кругами, вострил уши, даже точил лопату. Деревня притихла. Проходящие мимо здоровались с новым любопытством. Славка подошёл, посоветоваться.
— Не выроешь, — резюмировал он, возвращая стакан и занюхивая корочкой. — Вода, как червяк. Червяка рыл? На рыбалку? Вот. От жары уползает, хер догонишь.
В ночь перед сражением Карл почти не спал, но вскочил бодрый в семь часов утра, раньше тёщи. Так рано он вставал только ради рыбалки, и то давно, когда верил в утренний клёв. Обычно не завтракающий, сварил себе пару яиц и кофе покрепче. Всё, нужно выматываться, а то встанут — засмеют, или, того хуже, притормозят.
Зеркало воды будет у нас метр на метр, нет — много, восемьдесят на восемьдесят. Значит, яма должна быть два на два. Иначе не размахнёшься. А глубина — глубина пока не известна. Ну, ты даёшь, Борисыч.
Карл отмерил рулеткой два метра, прикинул на глаз прямой угол. Не важно, когда дойдёт до сруба, будем точнее. В профессионалы мы не набиваемся, в дилетанты — тем более, — то и другое исключает полную самоотдачу. Будем художественны. Выкосил площадку, и стал нарезать дёрн ковриками.
Бугристая эта целина не выпахивалась испокон века. Здесь, на месте этой деревни была стоянка позднего палеолита. Об этом Карл вычитал в Интернете. Вернее не сам вычитал, он был недоступен для Интернета, а принёс ему распечатку сын Сашка, известный в телевизоре человек. Принёс и смотрел укоризненно — несколько лет назад он подарил Карлу ноутбук, но тот его не освоил, — не то, чтобы трудно, но не хотелось прельщаться образом новой жизни. А ещё в распечатке было сказано, что в шестнадцатом веке на месте деревни было сельцо, принадлежащее царскому опричнику Печонке.