Обратная сторона обмана (Тайные операции Моссад)

Островский Виктор

– Ты хочешь получить мой автограф, Марвин?

– Что?

– Хочешь ли ты получить мой автограф?

– Что еще за автограф? Он попытался встать, но я прижал его плечо еще сильнее коленом. Теперь я смог увидеть на экране громадного негра, который трахал женщину. Ее крики стали громче, кто-то попытался открыть дверь. Я чуть посильнее сжал его руку. Но я не хотел, чтобы он закричал.

–Ты сломаешь мне руку, парень, ты сломаешь мне руку. Пожалуйста, отпусти мою руку.

– Это шариковая ручка, Марвин. Я снова заговорил монотонным голосом, когда вдавил кончик стержня ему в щеку. Большегрудая женщина

задвигалась еще быстрее. – Я медленно вставлю стержень тебе в ухо и буду давить, пока не смогу поставить автограф на твоем мозгу. Подумай об этом, Марвин.

– О чем ты говоришь? В его голосе звучал панический ужас, когда он почувствовал острие стержня в своем ухе. Я знал, что теперь он думает, что имеет дело с сумасшедшим, с маньяком, которому доставляет удовольствие причинять ему боль. – Что ты хочешь? Что ты хочешь от меня?

– Ты следил за мной, Марвин, а мне это совсем не нравится. Я хочу узнать, почему и кто тебя послал. Я вдавил ручку еще сильнее, держа его руку железной хваткой. В маленьком помещении стало жарко, и я нервничал из-за этого. Мне нужен был ответ, хотя я уже представлял, с кем имею дело.

– Я же тебе говорил. Он всхлипывал. Я видел слезу, покатившуюся по его щеке, она сверкала голубоватым светом в отблесках телевизора. Женщина достигла оргазма, из-за чего Марвина было совсем трудно понять.

– Я же тебе говорил, я частный сыщик.

– А я хочу знать, на кого ты работаешь, Эркюль Пуаро? Я снова надавил на ручку: еще пара миллиметров и я бы серьезно поранил его.

– Отпусти меня. Ты не можешь так поступать.

Я подвигал ручкой, и парень сильно стукнулся об экран, пытаясь отклониться. Зажегся красный свет, и надпись потребовала заплатить еще, что я и сделал. Шоу должно было продолжаться.

– Я хочу сказать это тебе очень четко, Марвин. Если ты не заговоришь, то я вытащу ручку через твое второе ухо и все равно узнаю от твоего приятеля то, что хочу узнать. Возможно, как раз сейчас он отвечает на пару вопросов моих друзей.

Я заметил, что он задумался. От отчаяния его глаза были широко раскрыты. Всякая надежда, что друг спасет его, исчезла. Ему стало ясно, что я знаю больше, чем он предполагал. Он попытался проанализировать ситуацию, но это было не в моих интересах. Я должен был что-то сделать, чтобы закончить это дело быстрее. Оставив ручку в ухе, я сильно рванул его за голову. Из-за неожиданности этого шага он был шокирован – когда он уже хотел говорить, то получил новую боль.

– Я из JDL, понимаешь? Из Лиги защиты евреев. Мы наблюдаем за бюро палестинских бандитов. Мы видели, как ты выходил оттуда, и подумали, что ты работаешь для них, или что-то вроде того. Итак, мы хотели узнать...

– Что вы хотели узнать?

– Кто ты. Кто ты, тысяча чертей! Откуда нам было знать, что ты полицейский.

– Кто послал тебя?

– Раввин. Он говорит нам, что мы должны делать. Никого не волнует, что происходит с нами. Мы должны сами защищать себя. Евреи должны защищать себя, иначе гойи нас всех уничтожат. Ты еврей?

– Нет.

– Значит, ты тоже не знаешь, что у палестинцев есть план уничтожения всех евреев. И американское правительство помогает им в этом.

– Что, черт побери, ты несешь? Наверное, я слишком сильно ударил тебя по голове.

– Мы этого им не позволим! Подожди и ты увидишь!

Мы перебьем их всех раньше! Человек начал выкручиваться. Я слегка ослабил хватку, встал и поднял его за скрученную за спиной руку. Ручка все еще торчала в его ухе. В помещении ничего не было, к чему я мог бы его привязать. И я не мог его оставить тут без сознания, не рискуя, что он сейчас встанет и убежит. Он больше не представлял для меня угрозы, поэтому о его смерти не могло быть и речи, не говоря уже обо всей той дряни, какую она повлекла бы за собой.

Я вынул ручку и расстегнул его ремень.

– Что ты делаешь?

– Раздеваю тебя, мой мальчик.

– Зачем? Его голос был полон страха. – Что ты хочешь сделать со мной?

– Ничего, если ты будешь хорошо себя вести. Расстегни пуговицы твоих брюк, пусть они спадут.

Его брюки упали на пол. После пяти минут толкотни он был совсем голым. Я сложил все его вещи в его же пальто, связал их в узел и взял под мышку. Он лежал на коленях, лицом к экрану, руки за спиной в наручниках.

– Теперь я оставлю тебя, – сказал я и засунул несколько жетончиков в щель. У тебя есть десять минут для развлечений, потом можешь делать, что хочешь.

– Но ты не можешь меня так оставить. Не бери всю одежду, пожалуйста, – умолял он. В кабинке было очень жарко, но он дрожал. Я боялся, что он сейчас навалит кучу на пол и на мои ботинки. Мне полностью хватало вони, уже исходящей от него.

– Или мы делаем так, или я тебя убью. Ты должен понять, что я не могу позволить тебе выйти сразу за мной. Что тебе нравится больше?

Ответа не последовало. Он тихо всхлипнул. Я вышел из кабинки и, закрывая дверь за собой, услышал, как он со стоном упал на пол. Я посочувствовал парню. Это место не очень годилось, чтобы бегать голяком. Но я знал, что не поступил бы так с хорошим человеком. Я ненавидел людей из Лиги защиты евреев или, как их многие называют, еврейских нацистов (великий парадокс нашего времени).

Проходя мимо человека у окошка кассы, я сказал, не глядя на него: – В кабинке номер четыре сидит человек, который там пристает к людям. Продавец посмотрел на закрытый занавес, который вел в коридор. Уже в дверях я бросил: – Он голый и хочет, чтобы его наказали или что-то еще.

Он даже не встал, видимо, не мог ни при каких обстоятельствах оставить кассу без присмотра, а только потянулся к телефону. Никто не обращал на меня внимания, когда я смешался с толпой, вышедшей на улицу во время обеденного перерыва. Я бросил узел с одеждой к ногам нищего, сидящего в проходе между двумя кирпичными домами. Его стеклянистые глаза не видели, что на него свалилось. Медленно он начал развязывать узел, и как только нащупал бумажник, быстро бросил все в закупочную тележку из магазина и скрылся с ней в узком проходе.

Я вскочил в автобус и вовремя прибыл в «Крайслер-Сентер», чтобы позвонить. В Израиле был вечер, я дозвонился легко, и Эфраим был почти сразу же на связи. Его голос принес мне облегчение – что-то, чему можно было доверять. И тот факт, что он был у телефона, сам говорил за себя. Только в этот момент я заметил, как я нервничал из-за возможных последствий, которые могла бы принести неудача на этой ранней стадии нашей операции.

– Я предполагаю, что ты сделал то, что должен? – спросил он с интонацией инквизитора.