Обратная сторона Земли
Шрифт:
Лихой быстрый мотив сменил траурную мелодию. В воздухе запорхала скрипка. Кашляющий басок саксофона пытался ее поймать. Он ловил ее, она убегала. Костлявые пальцы пианиста бегали взапуски по клавишам, потом кто-то сильный и наглый ударял играющего по рукам, и звуку оборвавшихся струн вторил на ксилофоне дятел.
В толпе началось движение. Лица продолжали быть мертвыми, но выражение их поменялось. Люди сменили маски, что-то похожее на веселость выглядывало из уголков губ. Но что оставалось прежним – это глаза. Глаза их были пустыми.
Тимофеев подвел свою спутницу, или пленницу,
Когда гроб почти вылез из кузова и торчал, как пушечный ствол, из-за машины показался хилый на вид человек с закатанными по локоть рукавами и в топорщащемся клеенчатом фартуке. В одной руке он держал большой продолговатый футляр, в другой коптила на ветерке наполовину скуренная сигарета. Он бросил футляр на землю и, легко подхватив гроб, перенес его от машины в сторону.
Тимофеев ему кивнул. Человек в фартуке затянулся и, выпустив струю дыма, вытер о фартук руки. Потом он вернулся к машине и, покрякивая от натуги, вытащил из раскрытого кузова толстый деревянный чурбан. Края у чурбана были разбиты и сглажены, а на середине с торца темнела круглая вмятина. Он поставил чурбан стоймя и поправил его подошвой. Поднял футляр, положил его на чурбан и раскрыл. В свете бледного дня сверкнуло полукруглое лезвие.
Князь смотрел насупленным взглядом на эти странные приготовления. Он уже догадался, что за всем этим произойдет. По бледному лицу женщины он понял, кто будет жертвой, и следил глазами за палачом, который серым бруском водил по стальному лезвию.
Женщина стояла, не шелохнувшись. Казалось, она была равнодушна ко всему, что творится вокруг. Глаза ее смотрели поверх крестов, поверх приплясывающей толпы, и что в них скрывалось – боль, страх, надежда, – Князю не дано было знать.
Наконец, приготовления закончились. Тимофеев вышел вперед, толкая перед собой женщину. Он подвел ее к деревянной плахе. Палач стоял, подбоченясь, топорище упиралось в колено, сигарета во рту погасла и торчала, как ржавый клык.
– Последнее желание приговоренной? – кивком показав на женщину, спросил он у Тимофеева. Голос у палача был мягкий, мягче, чем сталь топора.
– Не будет, – сказал Тимофеев. – Хватит с нее желаний.
Палач пожал плечами и с безразличной улыбкой перебросил топор на плечо.
– Цербер! – Тимофеев повернулся к машине. – Концерт окончен.
Пес убрал коготь с пластинки и ленивым движением лапы захлопнул на граммофоне крышку.
Князь стоял как на иголках, он перебрался за спины переднего ряда и смотрел на слепящий отблеск, застывший на лезвии топора.
Время словно остановилось. Люди в толпе молчали. На крестах, на граните памятников, на обвислых ветвях деревьев, медленно поводя головами, сидели жирные птицы. Они ждали.
И
Птицы вздрогнули, с шумом поднялись, и небо над кладбищем почернело от яростного мелькания крыльев.
Крик перешел в плач. Она стояла и плакала – все тише, тише, и когда плач стал совсем неслышным, Тимофеев пригнул ее плечи к плахе и показал палачу на топор.
Колени у женщины подогнулись, голова ее легла на чурбан, и на белой полоске шеи затрепетали тени.
– Мучаешься? – Голос прозвучал громко, хотя говорили шепотом. – Из пистолета стрелять умеешь? «Смит и Вессон», тридцать восьмой калибр. Из такого не промахнешься.
Князь скосил глаза в сторону и увидел стоящего рядом незнакомого человека в плаще. Он был непохож на других, лицо его было живым и в узких блестящих глазах прыгали зеленые огоньки.
Князь не успел удивиться, пистолет был уже у него. Большая круглая рукоятка показалась горячей, как чайник.
– Сначала в собаку, а потом уж – по обстоятельствам. Только не стреляй в Тимофеева. Проку не будет, и пулю зря изведешь.
Князь сглотнул и ничего не ответил.
Палач уже заносил топор, на лице играла улыбка. Князь прицелился, грохнул выстрел, руку с пистолетом тряхнуло. Пес взвизгнул и, вскинув голову, удивленно посмотрел на толпу. Вздохнул и замер, уткнувшись мордой в сиденье.
Вторым выстрелом он уложил палача. Тот тихо повалился на землю, и улыбочка его из веселой сделалась пустой и печальной.
Растолкав стоящих людей, Князь выбежал на открытое место. Тело женщины было легким, как воздух. Краем глаза он заметил мелькающий на фоне крестов железный плащ Тимофеева. За Князем никто не гнался. По утоптанной песчаной дорожке он бросился к раскрытым воротам. Поровнявшись с первой машиной, он увидел, как из кабины высунулась чья-то рука. Знакомые зеленые огоньки плясали в глазах шофера. Машина уже разворачивалась. Со спасенной женщиной на руках Князь втиснулся в открытую дверцу.
За стеклом замелькали кресты, высокая арка ворот ударила по глазам тенью. Резко затормозив на выезде, машина сделала еще один поворот – колеса затряслись на камнях, стекла заволокло пылью. Выскочив из пыльного облака, машина на полном ходу врезалась в фанерную будку, разворотила цветник и, яростно завывая мотором, вырвалась на большую дорогу.
18
– Куда мы едем? – Князь не переставал тереть зудящую от пистолета ладонь. Сердце все еще колотилось. Под веками жгло, и когда он пытался закрыть глаза, опять и опять ему виделось падающее на землю тело.
– Едем. – Водитель пожал плечами.
– А потом?
– Она знает, куда мы едем.
Женщина сидела, зажатая между шофером и Князем. За всю дорогу она не вымолвила и слова – сидела, смотрела вдаль, руки сложены на коленях, плечи подняты, на лице – безразличие и усталость.
Водитель крутил по городу, срезая углы поворотов. Их кидало от борта к борту, красные круги светофоров грозили им с перекрестков. Водитель только посвистывал да поплевывал в шель окна.
– Фогеля благодари. Если бы не старик, было бы сейчас здесь на одну голову меньше.