Обратная теорема
Шрифт:
– У тебя скверный характер, Иван Петрович. Настырный, как у дятла. Долбишь и долбишь в одну точку.
– Так ведь работа такая…
– А что с Мокеевой? – спросил Шухов.
– Пока статус-кво. Работает в киоске, живет на прежней квартире.
– Этот тип возле киоска по-прежнему крутится?
– Как заведенный. По два раза в день мимо проходит. Иногда даже нахально газетки покупает.
– Ждет?
– Да, – Кожохин кивнул. – И удивляется, наверное, нашей медлительности.
– Глуп он все-таки, – сказал Шухов. – Не находишь?
– Как вам сказать?
– И тем не менее он глуп, – упрямо произнес Шухов.
– Задним числом мы все умные. Вы, я вижу, на минорный лад настраиваетесь. Рановато.
– Спать хочется, – сказал Шухов, потягиваясь. – Возня эта надоела до чертиков.
– Размагнитились? К Эде сходите, он вас подправит.
– К Эде я не пойду. Значит, так. Комарова предупреждаем. Мокеева должна исчезнуть из киоска на время. Это будет сигналом для убийцы. Откроем ему дорогу, так сказать. Теперь давай план засады разработаем.
С планом они кончили быстро. Члены оперативной группы получили задания. Охрана дома снята. Пустую коробку Шухов водворил на прежнее место в первую же ночь. Кожохин инсценировал арест Мокеевой, он же беседовал со стариком Комаровым. Хитрый старикан, как и предполагал Шухов, крепко струхнул, когда ему намекнули, что было бы неплохо, если бы он поменьше шарил глазами по крышам дворовых построек.
– А чего? – начал было он. – Дом-от мой аль нет?
– Дом-от твой, – передразнил его Кожохин. – Вот и возись в нем, ремонтируй. А по двору по ночам не шляйся. Понял? Уборной пока тоже не пользуйся.
– А чего?
Кожохин строго посмотрел на старика. Тусклые ледяшки Комарова, казалось, не выражали ничего. Но Кожохин все-таки понял: знает хрыч, видел он утром убийцу. Но не скажет об этом никому и никогда. Подумал: «И такую сволочь спасаем!»
– Ну как? – спросил его Шухов. – Уяснил старичок ситуацию?
– Уяснил, – буркнул Кожохин. – Даже денег на ремонт не потребовал.
– И то харч, – усмехнулся Шухов. – С Мокеевой в порядке?
– В порядке. Отвез я ее к сестре своей. От объяснений воздержался.
– Ну?
– Все как задумано. Одно смущает: три дня прошло, а толку нет. Вдруг он решит суда дожидаться?
– Не вытерпит. В доме ремонт идет. Он же это видит. Мало ли что может случиться? Надумает Комаров уборную рушить – и пропали денежки. Он это понимает. Мираж золотой ему покоя не дает. Придет, не волнуйся.
Прошло пять дней, а он не появился. Теперь и Шухова стали одолевать сомнения. Все ли сделано правильно? Кожохин, встречаясь с ним, обменивался пустопорожними фразами. Оба, словно сговорившись, молчали о главном, которое волновало все больше. Первым не выдержал Кожохин:
– Арестуем его. Расколется на допросе – и вся недолга. Фото покажем. Убедим, одним словом.
– Улик нет, – вздохнул Шухов. – Отопрется.
– Билет в Сочи, – напомнил Кожохин.
– Это не то, – отмахнулся Шухов.
– Алиби разрушим.
– Чушь. Без его признания ничего не докажешь. Не подкопаешься.
– Неужто так прочно?
– А ты как думаешь?
– Сделаем
– Испортим только все. Надо ждать.
– Штучка, – сказал Кожохин. – В жизни бы никогда не подумал, что может такое дело достаться.
– В жизни еще и не такое бывает. Я, между прочим, все время думаю: не допустили ли мы где ошибки?
– Ну?
– Вроде все чисто.
– Значит, он суда ждет. Чтобы наверняка.
– А я думаю, что он просто трус. Жадная, трусливая дрянь. Он и деньги сразу не унес, потому что струсил в последний момент.
– Нож тем не менее не бросил.
– С ножом проще. Он, когда обратно уходил, мог нож в землю воткнуть.
И еще ночь миновала, не принеся никаких новостей. И еще несколько дней прошло в томительном ожидании.
Убийца появился на десятые сутки, перед рассветом. Он медленно прошел по спящей Тополевской улице, прошел не оглядываясь, не торопясь. Постоял у назаровского дома, опершись рукой о штакетник, как будто к чему-то прислушиваясь. Потом оторвался от изгороди, двинулся дальше по улице. Тявкнула собака в соседнем дворе. Он ускорил шаг. Серая тень надолго скрылась в овраге. Кожохин уже стал думать, что убийца больше сегодня не появится. Но темная фигура вынырнула вновь. На этот раз человек шел быстро. У дома он уже не остановился, растворился в темноте. Кто-то из сидевших в засаде вздохнул. Послышался шепот: «Неужели не придет?» Кожохин тихо шикнул: «Молчи».
Минут через пять человек вернулся. Скрипнула решетчатая калитка, он скользнул во двор, решительным шагом направился к уборной, снял с крыши коробку…
Два ярких луча вонзились ему в лицо. Клацнул затвор фотоаппарата. Строгий голос сказал из темноты:
– Стоять на месте!
Но человек не захотел стоять. Он ойкнул, выронил коробку, рванулся в сторону… И забился в сильных руках.
Кожохин поднял ненужную уже теперь коробку и через огороды двинулся к машине, стоявшей на соседней улице. Убийцу, обмякшего, растерянного, подвели к другой. Двое сели рядом с ним. Третий сел к Кожохину. Хлопнули дверцы, взвыли моторы.
– Свяжитесь с дежурным, – сказал Кожохин шоферу. – Пусть позвонит Шухову.
– Что передать? – спросил шофер, включая рацию.
– Да вот это самое и передайте.
Три часа сорок минут… Бежит секундная стрелка по белому кругу, отщелкивая время. Сидит Назаров, думает свою тягучую думу… Мчится по городу машина, останавливается на углу. До назаровского дома отсюда минута ходьбы. Вылезает из машины человек, делает первый шаг… Три часа сорок одна минута. Стук в дверь. Знает человек, ждущий за дверью, что не спит Назаров. Знает он, как ответить на вопрос: «Кто там?» Все у этого человека продумано, все рассчитано до секунды. А может, не все? Бежит стрелка. Назаров слышит стук, идет открывать. В голове ворочается недовольная мысль: «Рано приперся старый черт». Человек стоит за дверью, ждет вопроса: «Кто там?» «Телеграмма», – скажет он и назовет фамилию матери Назарова, чтобы не испугать, чтобы все задуманное сошло гладко.