Обратные адреса
Шрифт:
Прежде чем идти в стойбище, Нигоритомо спросил брата, не случилось ли у них во время плавания какого-нибудь происшествия, и, хотя море было спокойно, если не считать небольшой зыби, Нигоро тут же придумал одно происшествие.
Он стал сбивчиво рассказывать, что, не успела байдара обогнуть Черные скалы, из волны вынырнул белый кит, он выдохнул такую высокую струю воды, что она чуть было не накрыла байдару, но он, Нигоро, успел бросить повелителю моря горсть священных стружек - инау и отвратил беду.
В этой придуманной истории не было ни слова правды, как не
Сразу же к нему присоединился рассказчик, потом гребцы, затем женщины, и несколько минут не умолкал раскатистый смех. Хохоча, гости все время поглядывали на главу общины, чтобы тотчас же, как он замолчит, перестать смеяться самим.
Так уж принято у айнов - смеяться над всякой придуманной историей, а на выдумку они неистощимы.
– Это хорошо, брат мой, что ты успел бросить камую моря инау, сказал Нигоритомо, вытирая рукавом влажные от веселых слез глаза, и добавил: - А то бы вам не миновать беды.
Вверх по тропе поднимались цепочкой. Впереди шел глава общины, широко размахивая руками и часто оглядываясь через плечо. За ним - брат Нигоро, потом гребцы.
Все, как один, бородатые, с заросшими до самых глаз лицами, с лубяными обручами на голове, державшими чуть не до плеч длинные волосы; все в узких брюках, слегка расклешенных книзу, в холстяных домотканых (ткацкие станки имелись у айнов с далекой древности) парках с разрезами на груди и коротких, по щиколотку, мягких олочах из оленьих камусов; из-за одинаковой одежды и особенно широких черных бород было трудно выделить, кто из них постарше и кто помоложе, хотя по возрасту они были, видимо, разные.
К слову сказать, усы и особенно борода исключительно почитались у айнов, они ни разу за всю жизнь не подстригали ее, давая расти во всю грудь до самого пояса.
Айнки для пущей красоты наводили на верхней губе усы и на подбородке - бороду: кто постарше - по две-три полоски, помоложе - по одной. В зависимости от возраста выбирали и цвет краски, у Орэко, например, усики и бородка наведены светло-синей.
Женщины двигались позади мужчин и тоже цепочкой; они несли на головах высокие, плетенные из молодых стеблей бамбука коробы с подарками для камуй-медведя: сладкие коренья кипрея и сараны, дикий мед в сотах, венки из цветов бессмертника...
Как ни трудно было подниматься в гору, шагали бодро, с песней, которую тут же на ходу складывали; пели обо всем, что попадалось на глаза: о красивом восходе солнца, о чайках, круживших над морской зыбью, об одинокой сосне на вершине скалы, исхлестанной морскими ветрами, и, конечно, об острове Шикотан, живописнейшем из всех островов Курильской гряды, по праву названном "лучшим местом".
Если бы дорога в стойбище продолжалась целые сутки, столько бы, вероятно, длилась и песня, ибо пели ее без перерыва, то громко, то тихо, на один и тот же протяжно-тягучий мотив, хотя ничто в это утро не омрачало их души, наоборот, как никогда радовало.
Айны были не только неистощимы на выдумку, но и все увиденное
С песней пришли в стойбище, где все уже было приготовлено к встрече гостей...
3
Семь - это число считается самым счастливым - девочек-подростков в голубых и алых халатах сидели на траве перед хижиной Нигоритомо и играли на муфтуках - айнских музыкальных инструментах.
Они держали утонченные кверху грифы в зубах и большим пальцем правой руки ударяли по костяным пластинкам; муфтуки издавали тонкие мелодичные звуки, приглашая гостей к танцам.
Танцевали в два круга. Один круг состоял из мужчин, другой - из женщин. Танцующие хлопали в такт музыке в ладоши, подпрыгивали, приседали, выбрасывая вперед правую ногу, потом, выпрямляясь, ставили левую ногу к правой. Неожиданно кто-то из молодых людей издавал ликующий крик, и, словно по сигналу, начинали кричать остальные, и эти гортанные бессвязные выкрики сливались в один общий гул, из-за которого не слышно было муфтуков.
Однако девочек, державших в зубах инструменты, это ничуть не смущало, они продолжали неподвижно сидеть на лужайке, подобрав ноги, и, слегка раскачиваясь, ударяли по пластинкам.
Этот праздничный танец в честь камуя длился, как и айнская песня, долго, и даже старые люди, несмотря на усталость, чтобы не нарушить его, старались не выходить из круга и к концу, совершенно выбившись из сил, задыхаясь, падали на траву.
В это время в хижине главы общины шли последние приготовления к празднику.
По правую сторону очага на чиреле - коврике, сплетенном из травы шеломайника, - сидел старый айно Сиракура и вырезал из ивовых веток крохотных божков. Лохматый, с длинными, до плеч, седыми космами, с густо заросшим лицом, он творил чудеса, превращая обыкновенные ветки ивы в почти живые фигурки. Взяв ветку, он начинал стругать ее коротким вогнутым ножом с середины, причем не срезал начисто стружки, а оставлял их висеть на конце, потом заплетал в косички вокруг стержня, вырезанного в виде человеческой головы, и непременно оставлял с обеих сторон сучки - руки.
Но самое замечательное, что каждая такая фигурка имела свое выражение лица: то веселое, то грустное, то негодующее.
И требовалось таких инау-богов - пятьдесят девять, по количеству айнов, присутствовавших на празднике, в том числе и малых детишек; сверх того, еще четырех инау-богов покрупнее - для украшения "лобного места", куда приведут убивать камуя.
По левую сторону огня, напротив Сиракуры, заканчивала праздничную обновку для медведя - трехгранный пояс длиной в две сажени, плетенный из шеломайника, томленных на пару молодых стеблей бамбука и лоскутков красной материи, - бабушка Нифура, сгорбленная, похожая на древесный корень, со сморщенным, как грецкий орех, лицом и подслеповатыми слезящимися глазами; ей осталось плести немного, всего несколько локтей, и Нифура торопилась.