Обратный адрес
Шрифт:
Федор хотел возмутиться, уже и ноги пружинисто подобрал, чтобы встать и уйти, однако в последнюю минуту догадался перевести разговор в шутку:
— Сравнение у вас очень уж отдалённое! В огороде бузина… — и добавил с твёрдостью в голосе. — Техникум — это никогда не поздно. Тем более — практический опыт. Никогда не помешает.
— Да? — удивился вроде бы старичок. И первый раз мелькнула в жмуристых глазах добрая заинтересованность. — Домой, значит, потянуло? Ну, это ещё можно понять… И на что же вы рассчитываете сейчас? Какую работу
Федор посапывал, стиснув губы.
Ничего особенного не сказал ещё директор, не успел отказать. Он просто исследовал что-то важное для себя. Но так направил самое исследование, что вроде и говорить дальше не о чём.
Солнце выглянуло из-за оконного косяка, упало на стол. Никелированная крышечка с письменного прибора расплавилась в потоке лучей, брызнула слепящим зайчиком в глаза. Федор сдвинулся на краешек стула.
Да, имелись у Федора вполне определённые намерения и права, но вспоминать о них как-то неловко и неуместно. Позиция глупая.
— Так какую же вам работу? — переспросил директор с таким видом, будто он заранее предвидит весь ход этой беседы.
— По специальности, конечно… — сказал Федор.
— Вона! По специальности! — возликовал старичок. — А специальности-то и нету ещё! Ну, какая там, скажите, спе-ци-альность!
— Я ж работал… — промямлил Федор. — Строительство знаю. Неплохо знаю.
— Да знать-то мало, молодой человек! Мало! Одно знание, без души — это ещё халтура! Нужно ещё душой к делу прикипеть, а у вас для этого и времени не было!
«Одно из двух, — тупо соображал Федор. — Либо народу у него много, некуда девать, либо попросту характер скверный. С таким лучше не связываться!»
Нужно было вставать и уходить, по крайности гордо хлопнуть дверью — так, чтобы окна повылетали. Но Федор медлил. За дверью-то сидела золотоволосая Ксана. Хотелось выйти отсюда победителем, любой ценой. Он собрал все силы и постарался улыбнуться.
— Вас, может, кто обидел с самого ранья? — сочувственно спросил он директора. — Если обидели, так и скажите, я ведь тут ни при чём.
— Обидели! Именно что обидели! — закричал старичок с жаром. — Думаете, вы первый? Все идут, всем работу подавай! Только какую работу хотят, а? Какую работу?! Мне полеводы и скотники нужны. И пастухи!
Штукатуры и маляры — пож-жа-луйста, с нашим удовольствием, хоть сегодня! С места в карьер! Так ведь вам надо, чтобы рук не замарать? Так я вас понял, молодой че-а-эк?
У него ещё и зубов не хватало ко всему прочему. Вредный, такой старикашка! Кипятится, как старинный самовар, истины открывает! А чего их открывать, когда они всем станичным бабам известны были, может, ещё с самого начала?
— Заработать дадите на малярных работах — никто в должность не полезет штаны протирать, — угрюмо посоветовал Федор.
— А кто не даёт?! — взвился старичок. — У меня доярки по сто пятьдесят зарабатывают! Мало? У завфермой-то оклад — сто! Ну, так изволите ли знать, тоже бегут!
— Тоже есть о чём подумать… — как-то неопределённо заметил Федор.
— О чём? — возмутился старичок. — Было время — да! Причины были, и очень серьёзные. А сейчас, молодой че-а-эк, инер-ция, мода! Общественное поветрие и дурь, если хотите знать!
Он передохнул и пожаловался:
— А при всём том нужно, представьте, работать, планы выполнять, работать с коллективом — спрос с меня. Впрочем, вы ничего такого не знаете и не хотите знать… А вот вы скажите, учёный человек, что такое, к примеру… супонь? Или — чапиги, знаете? А что такое зга? Ну, говорят, мол, зги не видать, так что оно такое — зга?
Что такое супонь, Федор знал, о чапигах имел смутное представление. А вот згой этой старичок уложил его намертво.
— Вам сейчас надо, молодой че-а-эк, чапиги в руки!
Да в борозду, да до седьмого пота! На позиции патриархального крестьянства — вкус земли и вкус жизни почувствовать! Познать сокровенный закон диалектики:
«Не потопаешь — не полопаешь!» Вот что вам крайне полезно на данном этапе. Если надумаете, милости прошу.
Дед был циник до мозга костей. Федор приподнялся было и опять сел. Захотелось осечь уж чересчур умного директора.
— Рецепты эти мне ни к чему, каждый день их слышу, — сказал он. — На всех молодёжных вечерах долбят, что счастье в труде, а…
— Как, как? — перебил старичок с интересом,
— В труде, говорят, счастье! Значит, бык…
— Не то, не то! — закричал директор. — Не с того конца! Счастье, молодой че-а-эк, в высшей гармонии между личностью и обществом! Слышали? Когда вами люди довольны, и вы с чистой душой перед ними. Когда вы нужны им, и цену в этом свою видите, да такую, что все девки по ночам о вас думают, не спят — вот в чём счастье! Но такое счастье, извините, ни зубами, ни кулаками не вырвете — труд здесь первое, наиглавнейшее средство! Сред-ство!
— Те же штаны… — недоверчиво махнул рукой Федор. — Говорят ещё, мол, перед нами все дороги открыты…
— Вот, вот — именно! — кивнул старичок согласно. — Только идти-то по этим дорогам желательно в трезвом виде, а ещё лучше — в заработанных самолично сапогах!
А то ведь и по открытой дороге никуда не придёшь!
Федор молчал. А директор после этих слов утих, и снова в прищуренных глазах мелькнула добрая заинтересованность. Сказал устало и как бы ища сочувствия:
— Все, понимаете, хотят какой-то поэзии, привнесённой со стороны, и это злит ужасно. Поэзию и красоту хотят, видите ли, найти где-нибудь на дороге, как ржавую гайку или обронённый каким-то растяпой кошелёк. Не так ли? Но ведь этаким манером вы её никогда не найдёте. Она в душе должна обретаться, в вашем мироощущении, молодой че-а-эк. Иначе…