Обратный отсчет
Шрифт:
– Мам, ты в Москву?! На ночь глядя?
– Ничего, будут еще две электрички, я изучила расписание, – подчеркнуто холодно заявила женщина. – Провожать не надо, доберусь сама. Дима, пойдем, запрешь за мной калитку.
Она демонстративно пропустила мимо ушей «до свидания» Марфы и молча вышла, жестом позвав за собой сына. У калитки, уже отворив ее, остановилась и взглянула в его лицо, освещенное падавшим из дома светом.
– Дима, я чего-то не знаю?
Ее голос прозвучал сдавленно, напряженно, словно вопрос дался нелегко. Дима попытался обнять ее, та высвободилась:
– Скажи – ты действительно знаешь эту Марфу несколько дней? Такое
– Какое еще у тебя впечатление? – уже раздраженно поинтересовался он. – Что мы с ней собираемся пожениться? Она, к слову, замужем, и, судя по всему, удачно.
– Впечатление такое, что ты рад тому, что случилось с Людой. – Голос матери дрогнул. – И она тоже не грустит! Дима, скажи мне все. Я… Никому, если что.
Последние слова она произнесла еле слышно, словно не веря, что осмелилась выговорить такое.
– Да что ты?! – До него дошел смысл сказанного, и желудок будто наполнился ледяной водой. – Ты хочешь сказать, что считаешь меня убийцей?!
– О господи, нет! А кем мне тебя еще считать! – воскликнула женщина, тут же противореча самой себе. – Я запуталась, я не знаю… И Елена Ивановна говорит такое, что я сама начинаю с ума сходить…
– Мама, останься! Утром все будет выглядеть иначе!
– Нет, мне страшно. – Она даже сделала шаг прочь от сына, оказавшись на улице. Теперь их разделяла калитка. – Я сюда больше не приеду, никогда. У меня такое чувство, что ты… ты… ты стал таким чужим!
– Чем тебе поклясться, чтобы ты поверила, что я не виноват? – в сердцах воскликнул он. – Я знаю о Люде столько же, сколько и ты, и буду безумно рад, если она отыщется! Пусть между нами все кончено, все равно, я буду счастлив! Я готов отдать свою часть в этом доме любому, кто ее найдет. Я все, что у меня есть, отдам, чтобы она отыскалась. Было бы кому…
– Это все слова. – Мать ничуть не успокоилась и, судя по голосу, ни капли не поверила. – Если ты хочешь меня убедить – вернись со мной в Москву. Сейчас!
– Это невозможно.
– Не можешь бросить свою новую девку?
– Мама, она не девка, а ты просто капризничаешь! Что это за ультиматумы? Что это вообще докажет, если я вернусь с тобой?
– У меня ужасное ощущение, что я тебя теряю… Уже потеряла. – Мать отступила еще на шаг, ее лицо ушло в тень, голос зазвучал глуше: – Я никогда не читала тебе нотаций, не лезла в твою жизнь, но то, что творится сейчас…
– Безнравственно?
– Ну, над нравственностью сейчас принято смеяться, – оборвала его мать. – Это просто очень нечистоплотно и не похоже на тебя. Стало быть, Люда ничего для тебя не значила? А выглядело все так, будто ты ее любишь. Может, ты и меня так же любишь?
– Я очень прошу тебя остаться!
– А я прошу тебя уехать со мной!
– Все, хватит.
Женщина развернулась и торопливо пошла прочь. Дима сделал было несколько шагов за нею, все еще не в силах поверить, что они расстаются вот так, почти врагами, и остановился. Фигуру матери затушевали синие сумерки, и через секунду она исчезла. Слышался только стук ее каблуков, потом женщина свернула за угол, и Дима уже ничего не различал.
«Прихоть, ревность, нервы, – он все еще смотрел в темноту, будто поджидая ее возвращения. – Бежать за ней? Она настроена не так, чтобы сдаться. Возненавидела Марфу… Она впервые критикует мою подружку, а ведь знала всех. Не могу же я за ней бегать – она не права, это обыкновенное самодурство. До дома доберется спокойно, еще не так поздно… Уехать
Он все еще сердился и, стоя у открытой калитки, подбирал запоздалые аргументы для спора с матерью, когда вдали, у станции, раздался шум подходящего поезда. Минута тишины – и снова стук набирающих скорость колес. Он взглянул на часы – мать должна была успеть на эту электричку. Дима потянул на себя калитку, чтобы запереть, и вдруг замер. По спине прополз неприятный холодный червячок – прямо по позвоночнику, словно страх, о котором говорила мать, каким-то образом передался сыну. У него появилось четкое ощущение чьего-то взгляда – пристального и тяжелого. Кто-то или что-то смотрело на него из темного сада, и оно было бесшумным, но очень ощутимым и недобрым. Дима медленно обернулся, стараясь не выдать страха, и в то же время понимая, что этот страх абсурден. В саду никого не было – стемнело еще не настолько, чтобы он не мог рассмотреть небольшого участка. Только в освещенном окне кухни виднелся застывший женский силуэт – это ждала его Марфа.
Глава 12
– И не просите! – Гадалка едва не прищемила пухлые пальцы, пытаясь захлопнуть дверь перед носом у незваной посетительницы. – Что за манера врываться – спозаранку, без предупреждения! Тут не пожарная часть, а у вас не горит!
– Извините, я так спешила, действительно, надо было позвонить… Но я ночь не спала, ничего не соображаю… Пожалуйста, погадайте еще разок – мне так нужно!
– Я вам уже все сказала насчет вашей Люды!
– Но позвольте, я по другому вопросу! – воскликнула Татьяна, с трудом удерживая дверь за ручку. Этот нелепый поединок был ей явно не по силам – после бессонной ночи она чувствовала себя разбитой и больной.
– Я не буду вам больше гадать! – Дверь постепенно закрывалась, и Татьяна, отчаявшись, выкрикнула первое, что пришло на ум:
– Я боюсь уже не за нее, а за сына!
Наступила тишина – Нина явно обдумывала услышанное. Затем Татьяна почувствовала, что дверь больше не держат. Она потянула ее на себя и робко вошла в темноватую прихожую. Гадалка стояла перед ней, уперев руки в полные бока, и мрачно посматривала исподлобья. В глубине квартиры слышались голоса – мужской и детский, звуки включенного телевизора, на кухне в раковине шумела льющаяся вода, и пахло чем-то жареным и жирным. «Для полной интимности не хватает только развешанных на веревке трусов», – брезгливо подумала Татьяна, снова отмечая про себя неряшливость хозяйки и ее квартиры.
– Я очень жалею, что связалась с вами. – Нина достала из кармана халата половинку толстой сигары, высекла длинное пламя из зажигалки и раскурила ее, выпустив облако крепкого душистого дыма. – Ваше дело мне на нервы действует. Запомните – я не только гадать не буду, но и от вас ничего слышать не желаю. Вы говорите, у вас теперь другое дело?
– Оно касается Дмитрия, моего сына.
– Надеюсь, он-то не пропал? – Нина поманила ее в глубь коридора и открыла дверь в маленькую захламленную комнатку – метров восемь, не больше. Татьяна увидела разложенное кресло-кровать со скомканным бельем, старый шкаф с перекосившейся дверцей, пыльное до невозможности пианино с поднятой крышкой, на клавиатуре которого валялось такое же пыльное серое вязание. Нина, войдя в комнату первой, взяла вязаную тряпку и смахнула пыль с крутящегося табурета.