Обратный перевод

Михайлов Александр

Es war einmal die Liebe,

Die himmelklare Liebe,

Wohl in gerechtem Zorn,

Und sprach zum blinden Triebe:

Verzeih'! heut kriegst du Hiebe Ganz recht mit einem Dom.

Da zagt der Trieb betroffen;

Doch kaum hat ihn getroffen Der Liebe Domenstreich,

Sind alle Knospen offen:

Der Dom ganz ohn’ Verhoffen Schlug aus voll Rosen gleich… * 7

Вместо этого стихотворения (как почти всегда у Брентано, довольно длинного) можно было выбрать и много других. Шесть строф этого стихотворения, усиливающие до огромной степени игру заданных в первой строфе звуковых тем, наложенных на пружинящий и все более четко проявляющийся ритм:

Da sang einmal der Liebe,

Der himmelklaren Liebe Der Trieb dies Liebeslied:

Dass Lieb’ dem blinden Triebe Das Licht ins Herz ein"ube,

Das ihr im Auge bl"uht… * 8

эти шесть строф задают своего рода загадку. Риторические приемы стихотворения, его аллегорический смысл, его конечный дидактический замысел — все это дает основания рассматривать его в рамках прежней риторической поэзии (она

и ученая, и морально-дидактическая, и риторическая по построению). Стихотворение противоречит штайгеровско-му пониманию лирики. Между тем это последнее, очевидно, неверно: сам зачин стихотворения выдает то, что явится затем художественным итогом целого — стихотворение интимно, в начале и конце его стоит простота изведанного, виртуозная усложненность поэтического, как и виртуозность мысли, гасятся этой лирической простотой, душевностью внутреннего; броскость ораторского и тонкость диалектического скрадываются его энергичными, торопящими вперед ритмами. Это столь виртуозное стихотворение направлено на простоту общечеловеческого, на простоту, которая поэтически постигнута здесь в своем глубоком и в своем очевидном. Но даже и общечеловеческое излагается в этих поэтических строках так, что оно исключает общину слушающих: таким строкам внимают только в одиночестве, и они должны прозвучать в тишине внутреннего слушания, как лирика, по Штайгеру, они противятся своему чтению вслух. Они обращены к индивиду в его «внутреннем» бытии. Колокола рифм и созвучий в этом стихотворении, кажущиеся поначалу громкими, звучат как внутренняя музыка души. Они идут «от сердца к сердцу». Эта лирика — язык внутреннего. Со всей своей аллегорикой, дидактизмом и риторикой, Брентано, как получается, заходит в сферу внутреннего дальше, чем Новалис. Но прежде чем сказать о Новалисе, уместно посмотреть на то, чем окружена в литературной жизни эпохи такая брентановская романтическая лирика — которая, как этого и следовало ожидать, получена совсем не прямым путем, то есть в настроенности на лирическое как таковое. Нужно сказать, что романтическая лирика всегда опосредуется мыслью (здесь приходится противоречить Эмилю Штайгеру); и музыка романтической лирики тоже опосредована мыслью, которую она, музыка, может скрадывать, прятать в себе, усиливаясь от нее. Романтическая лирика синтетична — когда приводит в органическое единство (и, как в приведенном стихотворении, связывает искусным, новым узлом) чувство и мысль, музыку и смысл, звукопись и сюжет. О стихотворении Брентано можно было бы сказать так — это уничтожение аллегорической сюжетности музыкой внутреннего, душевного, такой музыкой, которая от сюжета оставляет только самую суть, самую главную суть: религиозное здесь — не предмет обучения, дидактики, а проблема отношения человека и бога. Мысль в романтической лирике, скрадываясь, может и таять, — однако, растаивая в музыке слова, она может либо сохраняться в ней как то, о чем невозможно сказать другими словами, как то, что невозможно обработать формально-логически, либо на деле исчезать. В последнем случае на месте нового синтеза романтической лирики (нового поэтического здания взамен прежнего риторического, тоже сополагавшего разное) встает нечто более простое. Романтический синэстетизм лежит на линии окончательных романтических синтезов, — он вовлекает в поэзию всего чувственного человека, стремится захватить его действительно во всей полноте, относится со всей серьезностью к чувству — как чему-то самозначимому и абсолютному. Но задача романтической лирики — больше! Нужно подключить к чувству и к чувственному человеку еще и мысль — подключить не механически, а в органической взаимосвязи. Мысль должна стать лирической интонацией. Процитированное стихотворение Брентано, не будучи абсолютным поэтическим достижением, решает своеобразно и парадоксально именно эту задачу. Та же поэзия, которая не способна решить ее, остается околоромантической:

Betritt den Garten, gr"ossre Wunder schauen Holdselig ernst, auf dich, о Wandrer, hin,

Gewalt’ ge Lilien in der Luft, der Lauen,

Und T"one wohnen in dem Kelche drin’,

Es singt, kaum wirst du selber der vertrauen,

So Baum wie Blume fesselt deinen Sinn,

Die Farbe klingt, die Form ert"ont, jedwede Hat nach der Form und Farbe, Zung und Rede.

Was neidisch sonst der G"otter Schluss getrennet,

Hat G"ottin Phantasie allhier vereint,

So dass der Klang hier seine Farbe kennet,

Durch jedes Blatt die s"usse Stimme scheint,

Sich Farbe, Duft, Gesang, Geschwister nennet.

Umschlungen all sind alle nur ein Freund,

In sePger Poesie so fest verb"undet,

Dass jeder in dem Freund sich selber findet.

(TiecL Schriften. Bd. X. 1828. S. 251) * 9

Этот фрагмент таковского «Принца Зербино», — несомненно, романтизм. Но только — романтизм, который продумывает, еще задолго до такого историко-литературного обозначения, сущность нарождающегося романтического. Описание фантастического «Сада Поэзии» — это программный романтизм, остающийся, однако, «теоретичным» до тех пор, пока не становится еще романтической поэзией. Хотя тиковские стихи о звучащих цвете и форме приводятся, наверное, в каждом пособии по немецкому романтизму, мысль поэта идет традиционными путями риторического «острого ума» — который рождает в это время романтический Witz и романтическую иронию. «Звучащий цвет» создан механикой остроумия, — быть может, подсказанный Шекспиром оксюморон рационального ума, осознавшего «беспорядок» в литературном хозяйстве конца риторической эры. Романтизм — на пороге своего осуществления. Но если этот отрывок из Тика заимствован из драматического

сочинения (который имеет мало общего с театральной драмой), то и в лирике Тика остается примерно тот же разрыв между чувством и мыслью, желанием и исполнением, программой и реально-достигнутым. Романтизм — как мечта о нем: то, что в глазах читателей первой половины XIX века нередко превращало Тика в главного представителя романтизма. В лирике Людвига Тика синэстетическая полнота чувства отливается в рациональную форму, и управляет ими мысль, которая не способна слиться с чувством. Лирическая интонация Тика в основе своей суха, прозаична, рациональна, и она далеко отстает от впечатления, которое поставил своей целью поэт [17] :

[17]

Немецкие композиторы-романтики, способные на удивление извлекать романтическую лирику из самых неподатливых поэтических созданий, очевидно останавливаются перед Тиком (до «Прекрасной Магелоны» Брамса). Они останавливаются и перед Брентано и предпочитают поэзию, не исчерпавшую до конца, не «выработавшую» в себе своей внутренней музыки. Несколько стихотворений Новалиса положил на музыку Шуберт; мелодии этих его песен, по ело-вам В. Феттера, «sind nicht eigentlich romantisch» — не однозначно романтичны {Vetter W, Der Klassiker Schubert. Bd. II. Leipzig, 1953. S. 176).

Klinge Bergquell,

Efeuranken Dich umschwanken,

Riesle durch die Kl"ufte schnell,

Fliehet, flieht das Leben so fort,

Wandelt hier, dann ist es dort,

Hallt, zerschmilzt ein luftig Wort, VIII

(«Franz Stern bald Wanderungen», hrsg. von A. Anger. S. 222) * 10

Или вот даже попытка привести в действие все богатство ритмических средств, чтобы извлечь трагические акценты (и, может быть, социальнокритическую ноту) из жизненной ситуации («Сцена бала» — «Ballszene», 1812):

So taumeln wir alle Im Schwindel die Halle Des Lebens hinab,

Kein Lieben, kein Leben,

Kein Sein uns gegeben,

Nur Tr"aumen, und Grab:

Da unten bedecken Wohl Blumen, und Klee Noch grimmere Schrecken,

Noch wilderes Weh:

Drum lauter, ihr Zimballen, du Paukenklang,

Noch schreiender, gellender, H"ornergesang!

Ermutiget schwingt, dringt, springt ohne Ruh,

Weil Lieb' uns nicht Leben Kein Herz hat gegeben,

Mit Jauchzen dem greulichen Abgrunde zu! — * 11

Можно высоко ценить Тика, но нельзя не заметить, что весь аппарат ритмики и инструментовки не достигает здесь стихийной убедительности воздействия и что поэтому старинная тема мирской vanitas внутренне не обогащена, но лишь орнаментально украшена [18] . Такая поэзия романтика отстает сама от себя и едва ли когда-либо становится подлинной романтической лирикой. Развинченность риторического ш-парата поэзии плодит виртуозность средств в околоромантическом пространстве лирики. Как виртуозен, например, в своих поэтических средствах модный в конце 1810-х годов поэт Эрнст Шульце (умер в 1817 году):

[18]

Можно сказать, что Тик, избегая риторического, более риторичен, чем Брентано, который совершенно нетрадиционно работает с традиционным материалом риторической поэзии.

Walle, walle,

Durch die Halle

Eins aus Vielen, Eins f"ur Alle,

Walle, sch"oner Zauberflor!

Schwimm und schwebe,

Wall und webe,

Dass die Erd in Wollust bebe,

Geist des Lebens, schweb’ empor!

In den Zweigen Wird sich’s zeigen,

Wird zum Himmel gr"unend steigen,

Was der Zwerge Kunst vollbracht,

Und hernieder Strebt es wieder,

Senkt die vielverschlungnen Glieder In die alte Felsennacht.

Nimmer siegend,

Nie erliegend,

K"ampft, in jede Form sich schmiegend,

Stoff mit Stoff im harten Streit.

Wird den M"uden Rast beschieden,

Dann zerst"ort durch ihren Frieden Sich des Lebens Einigkeit.

Grimmig halten Die Gewalten

Sich umschlungen, und gestalten Bittern Hass zu stiller Huld.

Kraft muss spr"uhen,

Segen bl"uhen

Aus den wilden Kampfesmiihen,

Ew’ges Heil aus ew’ger Schuld.

(«C"acilie», IX, 53–56) * 12

Свежее наследие романтиков, искусство Виланда, презиравшегося ранними романтиками, уроки сентиментализма — все это складывается в виртуозный язык простых слов и простых представлений:

Lieblich wiegt des Duftes Wallen Aus der Rose sich hervor:

Also steigt zu deinen Hallen,

Holdes Bild, mein Lied empor.

Lieblich, wenn der Tag geschieden,

1st mit Thau die Ros erf"ullt:

So ber"uhrt mit leisem Frieden Mich dein Gruss, du holdes Bild.

(«C"acilie», XX, 54) * 13

Своей непосредственностью и незамысловатой душевностью, Innerlichkeit, он привлекал современного читателя, и композиторы-романтики, ища вдохновения в конгениальной поэзии, не пренебрегали такой немногословной простотой. На пороге бидермайера возникал уже — не в последний счет благодаря романтизму — общий, незатрудненный язык лирического выражения [1] , чуждый парадоксов и неожиданных решений.

[1]

См.: Морозов А. А. Судьбы русского классицизма. Русская литература. 1974. № 1. С. 3—27. Совершается «переименовывание» явлений: «барокко» проводится через весь XVIII век, а тому, что традиционно именовалось классицизмом, оставлена в русской литературе узкая полоска.