Шрифт:
В оформлении обложки использована фотография спо лицензии CC0
Глава первая
Мать моя переспросила ещё раз:
– Так двести гривен точно хватит?
И пришлось рассказывать опять, что в авиакассе на ЖД вокзале мне сказали, что у них в продаже билеты лишь на рейсы из московских аэропортов, а потом, по моей просьбе, посмотрели в своих расписаниях цену билета на самолет Киев–Ереван и вычитали: «150 гривен».
– Может долларов?– подотошничал я.
По ту сторону прозрачной стенки
Радостное облегчение—хватит!—распрямило мою вопрошающую позу, я умиленно бормотнул благодарное слово, и зашагал прочь, раздавив триумфальным шагом ненужного червячка сомнения, что шевельнулся было в уголке сознания: как же оно так получается?
Выходит билет из Киева в Ереван чуть ли не вдвое дешевле, чем оттуда сюда?
Приехать из Степанакерта в Конотоп тоже было непросто – на 12 тыс. драм отпускных, которые выдал мне госуниверситет на всё про всё до 1-го октября, не слишком-то распутешествуешься.
А не поехать нельзя – истекал 10-летний срок, обусловленный для работы с книгами, которые мне дал Учитель. Их нужно было обязательно вернуть, но особого доверия к пост-перестроечной почте я не испытывал.
Письма, правда, доходят.
Мать по весне писала, что от рака и хирургического вмешательства умер мой друг Владя, с которым мы сидели за одной партой, изрезанной нашими надписями: BEATLES, ROLLING STONES, вместе поступили на завод и сообща стучали слесарными молотками в его ремонтном цеху, совместно грохотали электрогитарами в группе ОРФЕИ на танцплощадке заводского парка.
Его я тоже не видел десять лет и уже никогда…
Потом мысли перетекали на родителей, которые уже не первый год пенсионеры.
И, среди всего прочего, старшая из моих внучек, от первого брака, осенью пойдёт первый раз в первый класс, а я с их поколением даже и по фотографиям не знаком, хотя может и видел, да забыл.
Что толку от незнакомого фото неизвестного тебе ребенка? Стоит перевернуть и уже черты лица не вспомнишь.
Вот так всё вместе: книги, внуки, родители, друзья – живые и мертвые, 10 лет отсутствия, да и мало ли что ещё – нагромаздилось в достаточно вескую причину, чтоб съездить на прощальную побывку-встречу с Украиной.
На 12 тыс. драм? С женой и тремя детьми?
Сатэник понимала, что мне действительно надо поехать. Вынула из ушей сережки, приложила свой любимый перстенек и отнесла в ломбард.
Бачьянагы (так в Карабахе именуют свояков) тоже помогли деньгами, вобщем, как-то собралось на дорогу в один конец…
…Словно и не было этих десяти лет: где-то войны прошли, наводнения, землетрясения; круто перекраивалась карта мира, а тут, в провинциальной тиши и глухомани, все как и было.
Вот только вроде съежилось всё оно как-то: улицы, что ли, поуже стали? Или дома вросли поглубже в землю?
Ах, вот оно что! Наверно, все дело
Нет, не войти в одну и ту же реку дважды. Надо быть постоянной ее частицей, влечься течением ее вод, чтоб она тебе казалась всегда одной и той же, неизменной…
Стиснутые деревьями улицы стали тенистее – игрушечней, а машин прибавилось.
Всё сплошь подержанные иномарки – они дешевле отечественных, но стоит им проехать мимо, унося утробное буханье динамиков в своём салоне, и вновь всплывает звук неспешного поскрипыванья педалей велосипеда – он тут незаменимый транспорт для любого возраста и пола.
Самая нужная в хозяйстве техника о двух колёсах: и в гости на нём, и на работу, или мешок картошки с базара привезти…
Друзья опознаются мгновенно – их различаешь несмотря на нежданную сетку морщин и небывалую прежде встревоженность взгляда, которая метит людей понявших, что в жизни, вобщем-то, ждать больше нечего – впереди только лишь повторения того, что уже было, а потом и того не станет…
Но уже в следующий после опознанья миг они превращаются в себя прежних – хлопцы, что надо, своя блатва и хиппари; ну, а эта новая поросль с крутыми прическами из обритых под корень волос ничего в них, небось, и не видит, кроме морщин да увильчивых глаз.
Сестра, конечно ж, пригласила в село за городом – погордиться почти готовым дачным домиком – осталось только изнутри покрасить. Или, может, оклеят обоями – пока что не решено.
Мужу ее некогда: прорабствует в Москве, строит дачи тамошним "крутым", доллары зарабатывает; а сыновьям-школьникам пока что слова не давали на столь животрепещущую тему.
И у брата свои достижения: во дворе хаты колодец выкопал, электронасос поставил; кнопку нажал и – нажурчивает сколько надо: свеженькая, своя.
Город газифицируется, так он подвел, за подключение – 400 гривен; старшая дочь десятый закончила, а тут и трехкомнатная по заводской очереди подоспела.
Родители тоже в полном порядке. На газ, правда, не размахнулись, но двор между домом и кирпичным сараем зацементирован, как и дорожка, уводящая в глубь сада, к утепленному туалету.
В огороде дружно попискивает хлопотливый выводок цыплят, под скамеечкой возле яблони дремлет щенок, раскормленный до шарообразности. Валяйся, валяйся, лодырь, вот заявятся девчата в гости – они тебе покоя не дадут!.
Внучки мои в полном восторге, что у них ещё один дед появился, и даже с бородой.
Только непонятно, почему он их первого деда—бритого—называет папой, а их мама этому, новому, деду тоже “папа” говорит, а не “дед”, как первому – поди разбери этих взрослых.