Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект
Шрифт:
в) Материальные, физические и психологические потребности, которые испытывает общество, в том числе и журналисты, в данный момент, также относятся к числу экстралингвистических факторов, обусловливающих вербальную наполненность смыслового пространства «власть». Некоторые исследователи считают, что восприятие власти населением определяется именно ими. При этом неудовлетворенные потребности, по мнению авторов коллективной монографии «Образы российской власти: От Ельцина до Путина», могут сыграть «роль спускового крючка» [2009: 106]. Они оказываются той призмой, которая: а) «отражает или искажает объективные характеристики существующей реальной власти» [там же: 106]; б) определяет качества складывающегося в сознании населения образа власти идеальной [там же: 106]. Так, отмеченный выше возросший интерес современных россиян к фигуре Сталина – это проявление неудовлетворенной потребности в сохранении порядка и законности, а также потребности в национальной самоидентификации, которая порождает мечту о независимой, сильной, пусть даже тоталитарной власти. Потребность в восстановлении авторитета России как одной из сильнейших держав мира, страны, победившей фашизм, диктует содержание и выбор языковых средств во многих публикациях газеты «Завтра» (см., например,
К психологическим потребностям относятся также: а) потребность в самореализации (то есть стремление к достижению необходимого социального статуса, обретению уважения и внимания со стороны окружающих); б) потребность в самоактуализации – стремление личности стать равной самой себе идеальной [Образы российской власти: От Ельцина до Путина: 107]. Невозможность полностью удовлетворить их – одна из причин распространения иронии и скепсиса в текстах о власти постперестроечного периода. В иронических и скептических интонациях обнаруживается в том числе разочарованность части общества: «граждане перестают ожидать именно от власти реализации своих потребностей» [там же: 107].
Наконец, негодование, вызванное мигалками, спецномерами и спецсигналами (активизация этой лексики – в многочисленных публикациях СМИ первого десятилетия XXI в., например: «С привилегиями для чиновничьих авто «Новая газета» борется уже шестой год. В 1999-м началась наша акция «Нет мигалкам на дорогах!»» – Нов. газ., 2004, № 30; «Инициатива по запрету «мигалок» для чиновников набрала 100 тысяч голосов россиян» [загол., drom.rul8.03.2014], объясняется, кроме всего прочего, неудовлетворенной физической потребностью – отсутствием свободы проезда, бесконечными пробками на дорогах. А раздражение, вызванное этими неудобствами, стимулирует психологическую потребность разрядить его на ком-то – разумеется, на власти;
г) Существенную роль в выборе языковых средств, наполняющих смысловое пространство «власть», играет социально-ролевая стратификация, принятая в социуме. И.А. Стернин выделяет следующие ее основные черты. Социальные роли делятся на разновидности по: а) степени официальности: официальные, неофициальные, полуофициальные; б) по месту в иерархии: вертикальные и горизонтальные; в) по характеру воздействия: распорядительные и исполнительные [Стернин 1996: 7]. Исследователь выдвигает тезис об «аксиоме ролевого поведения», которая звучит так: «При исполнении той или иной роли в обществе надо оправдывать ролевые ожидания» [Стернин: 5], то есть соответствовать в поведении (речевом поведении) и общении нормам, принятым для данной ситуации. Для СМИ можно говорить о существовании константных параметров общения журналиста с властью. Это общение: а) официальное, б) всегда вертикальное, так как власть, даже в условиях демократии, неизменно занимает более высокое место в социальной иерархии, нежели журналист. Несоблюдение этих параметров вызывает ролевой конфликт и приводит к нарушению норм этикета, в том числе речевого этикета. (О подобных нарушениях в языке постперестроечных массмедиа см. ниже, раздел «Пересмотр границ: «вторжение» в приватное пространство другой личности», с. 35).
1.1.5. Семантические особенности, смыслового пространства «власть», обусловленные этими факторами: «зона позитива» и «зона негатива». Система бинарных оппозиций как структурообразующая основа смыслового пространства «власть»
Множество характеристик, обозначений лиц, действий и фактов, употребленных в отношении власти, выраженных эксплицитно или имплицитно оценок, группируются, в конечном итоге, вокруг двух оценочных полюсов «хорошее»/ «плохое» (или: «положительное»/«отрицательное»), образуя в смысловом пространстве «власть» «зону позитива» и «зону негатива». Понятия «хорошее»/«плохое» – это одна из наиболее общих бинарных оппозиций, с помощью которой человек формирует представление о мире и свое отношение к миру. Вспомним: бинарная оппозиция (лат. bini – ‘два‘) – это «противопоставление понятий, действий, ситуаций… которые в свете структурализма рассматриваются как логические основы мыслительной деятельности человека и кодовых операций информационно-компьютерной техники» [http//dedovkgu.narod.ra/bib/slovar.htm]. Современные философы, семиотики и лингвисты считают, что система бинарных оппозиций лежит в «основе модели мира» [Цивьян: www.rathenia/ra/folklore/tcivian2.htm] и является «универсальным средством познания мира» [Руднев 2009: 48]. В русском языке и общенациональной русской ментальности категории «положительное»/ «отрицательное» базируются на том, что закрепились как социально одобряемое/неодобряемое в российской аксиологической модели мира. Например, положительное, хорошее для россиянина – проявление таких качеств, как: ответственность, трудолюбие, бережливость, честность, открытость, бескорыстие, щедрость, рассудительность, отвага, жертвенность и нек. др. И диаметрально противоположное – отрицательное, плохое – связывается с такими понятиями, как: безответственность, лень, скаредность (прижимистость), алчность, расточительность, лживость, неразумие, трусость, эгоизм и нек. др. Каждое из названных представлений входит в бинарную оппозицию и имеет соотносительную, противоположно маркированную по оценочности пару (например: трудолюбие / лень; щедрость / скаредность и т. п.). В зависимости от того, какие из этих представлений позиционируются, создаются две полярные модификации образа власти, которые можно упрощенно обозначить: «власть хорошая»/ «власть плохая». Оба этих образа издавна сосуществовали в российской общенациональной ментальности, воплощены в паремиологическом фонде. Власть хорошая – это воплощение вечной мечты любого народа о справедливости, достатке, безопасности, самоуважении, свободе; таков идеализированный в обыденном народном сознании образ царя: «Без царя
1.1.6. Многоуровневость бинарных оппозиций. Оппозиция «свой/чужой» в смысловом пространстве «власть»
Учеными отмечается, что семантика каждой из бинарных оппозиций многоуровнева: каждая из них способна проецироваться на другую. Т.В. Цивьян так характеризует эту «многослойность»: «Высокие – не только гора, но и социальное положение человека…» [Цивьян 2006: 13]. Предпосылкой соотносительности бинарных оппозиций может быть многозначность (как: «высокий»), а также тот тип дискурса, к которому данные оппозиции принадлежат. Для политического дискурса базовой, по мнению Е. И. Шейгал, является оппозиция «свои/чужие» [Шейгал 2004: 112]. Поэтому понятийно-аксиологическая оппозиция «власть хорошая»/«власть плохая» осмысляется в текстах массмедиа в категориях «свой/чужой» (Отметим, однако, сразу, что применительно к власти представление «свой» уместно и актуально только в обществе демократического типа и не соотносится с властью в монархическом и тоталитарном государствах). Способом, обеспечивающим эту идентификацию, прежде всего является выбор слова (подробно об этом см. ниже, Глава II. Вербальные составляющие образа власти (ВСО), с. 67). Маркерами близости/чуждости в смысловом пространстве «власть» прежде всего становятся: а) вовлеченные в это пространство и названные словами явления, предметы, действия, качества в их соотнесенности с общенациональными оценочными стереотипами; б) способы их обозначения; в) формы имени собственного; г) эмоциональные и оценочные коннотации. Например, разнообразные шутливые номинации Ю.М. Лужкова в годы его пребывания на посту мэра Москвы являлись проявлением дружеской симпатии: «Царь-кепка» (указание на любимый головной убор бывшего мэра); «Больше лужков, парков и скверов!» (плакат, сообщающий о планируемых мероприятиях по благоустройству Москвы); «Красуйся, град Лужков!» (радио «Говорит Москва», 16.09.06). Наоборот, существительные мигалки, спецномера – артефактные детали в материалах о дорожных привилегиях депутатов Государственной думы – стали маркером чуждости.
1.1.7. Оппозиция «народ / власть» (синонимично: «население / власть»). Ее соотнесенность с бинарной оппозицией «свой/чужой»
Существительное народ в качестве обозначения первого компонента оппозиции давно принято в большинстве лингвистических исследований по языку массмедиа. См., например, статьи Е.И. Шейгал, Т.А. Воронцовой, Н.И. Клушиной в фундаментальной коллективной монографии «Язык СМИ и политика» [Шейгал 2012: 133-134; Воронцова 2012: 599; Клушина 2012: 262]. Однако то значение существительного, которое актуализируется в данном случае, на наш взгляд, требует уточнения: в толковых словарях современного русского языка оно не сформулировано достаточно четко. См., например, в «Большом толковом словаре русского языка» под редакцией С.А. Кузнецова: Народ – «1. Население той или иной страны… 3. Основная трудовая масса населения страны» [Большой толковый словарь русского языка 2001:597]. Такие же толкования содержит «Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный» Т.Ф. Ефремовой и другие издания. Здесь неясно, чем народ противопоставляется власти как общественно-политическому институту: ведь власть – это часть населения, и тоже трудового. Только в «Большом современном толковом словаре русского языка» 2012 года к слову народ в значении 3. дается антоним: словосочетание: «господствующая или правящая элита» .
В приводимой словарями сочетаемости существительного народ и в ассоциативных связях этого существительного: трудовой народ, выйти из народа (вспомним: «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой…» – Л. Радин) заявлена и оценочность, в российском сознании традиционно положительная, на фоне которой власть оценочно не маркирована и, следовательно, находится ниже на аксиологической шкале. Аксиологические характеристики предполагают, таким образом, и решение оппозиции «свои/чужие»: народ – это, безусловно, свои, а власть – неизвестно: свои или чужие.
Терминологическое значение существительного население в дискурсе политики (его употребляют авторы коллективной монографии «Власть в русской языковой и этнической картине мира» [Ермакова Ким михайлова Осетров Суховольский: 22, 25]) тоже не определено строго. Согласно словарям, население – это «1. Совокупность жителей (области, страны и т. п.); народонаселение» [Большой толковый словарь русского языка: 599]. В таком случае власть – это часть населения. Это идет вразрез со ставшей конвенциональной для политического и массмедийного дискурса оппозицией «население/власть», «народ/власть» и противоречит пониманию бинарности как основы языковой модели мира. Поэтому в дальнейшем изложении в рассмотрении оппозиции «народ/власть» («население/власть») существительные народ, население будут иметь значение: ‘та часть населения страны, которая не во власти’, ‘те, кто не во власти’.
Близкое предложенному толкование находим в четырехтомном «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова: Народ – «3. …В эксплуататорском государстве – основная масса населения (преимущ. Крестьяне) в противоположность правящему, господствующему классу» [Ушаков Т. 2. 2000: 413]. Однако здесь присутствуют обозначения, не соответствующие современной политической и социальной ситуации нынешней России эксплуататорское государство, крестьяне. Поэтому использование такого определения в исследовании современных российских массмедиа неправомерно.