Образование Маленького Дерева

Картер Форрест

Хотя облаков не было, я не сразу разглядел точку, появившуюся из-за края гряды. Точка росла. Держась прямо на солнце, чтобы ее не обгоняла тень, пулей неслась бурая птица — над самым склоном, словно катясь по верхушкам деревьев… крылья полусложены… все быстрее, все ближе — к перепелам!

Дедушка усмехнулся.

— Старик Тал-кон — ястреб.

Перепела всполошились и кинулись к деревьям, но один не успел. Ястреб камнем упал вниз. В воздух полетели перья, и обе птицы покатились по земле. Ястреб бил перепела клювом, его голова поднималась и падала. Мгновение спустя ястреб уже мчался обратно, к вершине, с мертвым

перепелом в когтях. Он исчез за краем.

Я не заплакал, но, наверное, все было написано у меня на лице, потому что дедушка сказал:

— Не горюй, Маленькое Дерево. Это Путь. Тал-кон поймал слабого и неловкого, и он не вырастит таких же детей. Тал-кон убивает тысячи земляных крыс, которые поедают яйца перепелов — и сильных, и слабых — а значит, Тал-кон следует Пути. Тал-кон помогает перепелу.

Дедушка выкопал ножом сладкий корень и очистил его. Корень, зимняя кладовая жизни, сочился соком. Дедушка разрезал его надвое и подал мне ту часть, что была больше.

— Это Путь, — сказал он тихо. — Бери только то, что тебе нужно. Когда берешь оленя, не бери лучшего. Возьми небольшого и не самого быстрого, и олень станет сильнее и всегда будет давать тебе мясо. Па-ко, пантера, это знает. Должен знать и ты.

Он засмеялся:

— Только Ти-би, пчела, запасает больше, чем нужно… и ее грабит медведь, и енот… и чероки. Так же и люди, которые жадничают и хотят удержать больше своей доли: у них отнимают лишнее. И начинаются войны… и люди складывают длинные речи, чтобы удержать больше своей доли… и поднимают флаги, и говорят, что флаг утверждает их право… и люди умирают за слова и флаги… но они не изменят правил Пути.

Мы вернулись на тропу, и, когда мы приблизились к индюшачьей ловушке, солнце стояло уже высоко. Мы услышали индюков задолго до того, как увидели. Они громко и тревожно кудахтали.

— Дедушка, — сказал я, — они же могут пригнуть голову и выбраться. Ведь выход открыт!

Дедушка лег на землю, запустил руку в яму и вытащил большую квохчущую птицу, связал ей ноги ремешком. Он посмотрел на меня и усмехнулся.

— Если так задирать нос, где уж пригнуть голову! Старому Тел-куи, как некоторым людям, все в жизни уже известно: чересчур важная птица, чтобы смотреть по сторонам.

— Как тот водитель? — спросил я. Я все не мог забыть, как водитель в автобусе придирался к дедушке.

— Водитель? — переспросил дедушка в недоумении. Потом засмеялся. Его голова снова исчезла в яме, и он вытащил другую птицу, все еще смеясь.

— Пожалуй, — сказал он и ухмыльнулся. — Он и вправду немного покудахтал, если подумать. Но пусть лучше он сам об этом думает, Маленькое Дерево: не будем брать на себя чужой груз.

Дедушка разложил связанных индюков на земле. Их было всего шесть. Он указал на них:

— Все они примерно одного возраста: видишь, наросты на голове одинаковой толщины… Нам нужно только три, так что — выбирай, Маленькое Дерево.

Я обошел их со всех сторон. Они били крыльями по земле. Я сел на корточки, чтобы разглядеть получше, потом снова обошел кругом. Боясь ошибиться, я долго ползал среди них на четвереньках, пока наконец не отобрал трех, которые казались меньше других.

Дедушка ничего не сказал. Он развязал остальных, и они поднялись в воздух и полетели вдоль склона. Двух выбранных он поднял с земли, связал вместе и повесил себе на плечо.

— Возьмешь

третьего? — сказал он.

— Хорошо, сэр, — сказал я.

Неуверенный, что выбрал правильно, я посмотрел на дедушку и увидел, что он улыбается.

— Если бы ты не был Маленькое Дерево… я назвал бы тебя Маленький Ястреб.

Потом я шел по тропе за дедушкой. Индюк на плече был тяжелый, но чувствовать его вес было приятно. Зимнее солнце катилось к дальней горе, поблескивало сквозь ветви, выжигало у нас под ногами золотые узоры. В этот предвечерний час ветер стих, и я услышал, как дедушка впереди вполголоса напевает. Мне хотелось, чтобы этот миг никогда не кончился… потому что я знал, что доставил дедушке радость. Я научился Пути.

Вслед за вечерним зимним солнцем, Ступая по золотым узорам, Домой с птичьих троп Вниз по склону горы — этот рай знает каждый чероки. Смотри, как у края гряды рождается день, Слушай песню ветра в ветвях, чувствуй Рождение жизни из Мон-о-Ла — и ты узнаешь Путь чероки. Смерть рождается в жизни с каждым солнцем, И одна не может быть без другой — Узнай мудрость Мон-о-Ла, и ты узнаешь Путь и коснешься душ чероки.

Тени на стене

В ту зиму вечерами мы сидели перед каменным очагом. Очаг топили сыроватой сердцевиной старых пней, и когда в тугой, красной от жара смоле шипело и вспыхивало, по комнате разбегались тени и на стенах оживали причудливые гравюры. Они сгущались и рассеивались, взлетали и падали, сжимались и вдруг разрастались снова. Мы подолгу молчали, глядя на языки пламени и танец теней. Потом молчание прерывалось, и начинался дедушкин «комментарий к чтениям».

Дважды в неделю, по субботам и воскресеньям, бабушка зажигала керосиновую лампу и читала нам вслух. Лампа была роскошью, и я уверен, что ее зажигали только ради меня. Керосин нужно было беречь. Раз в месяц мы с дедушкой ходили в поселок, и когда на обратном пути я нес канистру с керосином, горлышко затыкали корнем, чтобы по дороге не пролилось ни капли. Канистра керосина обходилась в никель [1] , и дедушка оказывал мне большое доверие, давая ее нести всю дорогу до дома.

1

Монета достоинством пять центов ( Здесь и далее примеч. перев.)