Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Черепнин Лев Владимирович

Пользуясь наблюдениями (терминологического порядка) над двумя названными выше статьями Псковской Судной грамоты (особенно над ст. 51) и привлекая их для объяснения смысла содержащегося в междукняжеских договорах обязательства об «очистке» проживающих в Москве холопов и сельчан, можно сказать, что речь здесь идет не о непременном их возврате князьям, а о выяснении их обязательств в отношении князей. Сельчане могли уйти из княжеских имений, не выполнив своих повинностей, не вернув владельцам взятую у них подмогу, и т. д. Кабальные должники также могли перейти в город, не расплатившись с господами по своим долговым обязательствам и т. д. Вот все это и следовало выяснить княжеским наместникам. Ну, а каким же должен был быть результат расследования? Очевидно, те из феодально-зависимых лично свободных людей, которые имели возможность ликвидировать свою задолженность, получали право оставаться в городе. Что касается участи остальных, то в данном случае мы вступаем на почву гаданий. Однако, хотя эта почва всегда является весьма зыбкой, думаю, допустимо все же предположить, что отдельные крестьяне могли получить рассрочку в уплате долгов или полное от них освобождение. Не лишним будет сослаться при этом на разрешение, данное в середине XV в. белозерским

князем Михаилом Андреевичем серебреникам Ферапонтова монастыря, вышедшим из монастырских владений (правда, не в город, а в волость Волочек Словенский), вернуть игумену с братьей свои долги в течение двух лет [1169] . Не бесполезно также вспомнить, что по духовным грамотам многие землевладельцы частично или полностью прощали долги зависимым от них людям.

1169

АСЭИ, т. II, стр. 307–308, № 326.

Что касается беглых холопов, то я думаю, что вопрос об их дальнейшем пребывании в городе решался на основе того правового статуса, который, как я пытался доказать в предыдущей главе, был установлен духовными грамотами московских князей для их имений. После смерти каждого князя его наследниками совершался пересмотр всех наличных холопов, и известная их часть, ненужная для хозяйства, могла получать свободу. Вероятно, исходя из этого статуса, действовали и московские наместники, «очищая» обнаруженных в Москве беглых княжеских холопов. В частности, я обращаю в связи с этим внимание на одну интересную деталь договора Дмитрия Донского с его двоюродным братом Владимиром Андреевичем 1389 г.: в нем говорится об «очистке» холопов и сельчан «по отца моего живот по князя по великого». Что это значит? Может быть, подразумевается проверка феодально-зависимых княжеских людей, ушедших в Москву еще до смерти великого московского князя Ивана Ивановича (1353–1358 гг.), т. е. не позднее чем тридцать лет тому назад? Вряд ли! Зачем было поднимать дела столь большой давности. Вероятнее, напротив, речь идет о людях, оказавшихся в Москве после смерти Ивана Ивановича. Это, конечно, гораздо естественнее. Но основной смысл указания в договоре на кончину великого князя Ивана Ивановича заключается в том, что дела о холопстве должны были решаться, конечно, в соответствии с его завещанием, которое (как и завещания последующих московских князей) декларировало отпуск княжеских холопов на волю. Хотя такая декларация отнюдь не означала реального роспуска всей холопьей дворни, она предоставляла князьям возможность освобождаться отчасти ненужных им людей. Вероятно, поэтому многие из них, обосновавшиеся в Москве, после «очистки» со стороны наместников получали право там оставаться.

Резюмируя все изложенное выше, можно сказать, что если «городской воздух» и не делал еще феодально-зависимых людей, убежавших от своих господ, свободными (как это утверждает М. Н. Тихомиров), то политика московских князей, вынужденных считаться с требованиями горожан, приводила к тому, что беглые княжеские крестьяне и холопы выходили из чисто владельческой феодальной зависимости и оседали в городе (по крайней мере в Москве), получая на это последующую санкцию со стороны княжеской власти.

И не случайно в договоре 1389 г. и других докончальных грамотах условие «очистить» холопов и сельчан стоит рядом с обязательством князей «блюсти» горожан (о таком обязательстве речь будет дальше). Это-условия одного порядка, содержащие известные льготы в отношении городского населения.

Нам остается разобрать статью договора 1390 г. и последующих годов о разделе по «жеребьям» между князьями «мастеров» и «огородников». Из контекста видно, что это не княжеские крестьяне и холопы, о которых говорится (непосредственно перед рассматриваемой статьей) с эпитетом наши. Имеются в виду ремесленники (по-видимому, «огородники» — это не лица, возделывавшие огороды, а строители оград, заграждений, городостроители), которых « собе вымуть» в пределах Москвы князья или (по более распространенному варианту) « собе выметь» московский великий князь. Значит, речь идет о чужихмастерах и огородниках, по-видимому, о чьих-то вотчинных ремесленниках, прибежавших в Москву и осевших здесь. Князья переводят этих чужих ремесленников в число своих [1170] . Но что значит своих? Похолопливают их князья, обращают в кабальную от себя зависимость? Нет, князья, согласно договору, будут владеть ими по «жеребием», т. е. «мастера» и «огородники» получат личную свободу и станут нести тягло, а повинности, с них взимаемые, князья поделят между собой пропорционально той доле, которая причитается каждому из доходов с города Москвы.

1170

М. Н. Тихомиров понимает текст совершенно иначе: «…междукняжеский договор давал удельному князю возможность вылавливать из числа своих («наших») холопов и сельчан, бежавших в Москву, наиболее ценные категории мастеров и огородников» ( М. Н. Тихомиров, Древняя Москва, стр. 130; его же, Средневековая Москва в XIV–XV веках, стр. 99–100).

Смысл разбираемого пункта договорной грамоты 1390 г. станет в значительной мере ясным, если мы обратимся к духовной грамоте Дмитрия Донского 1389 г. Ему принадлежало «два жеребья» всех доходных статей с Москвы, а владельцем трети этих доходов был его двоюродный брат Владимир Андреевич серпуховско-боровский. Свои «два жеребья» Дмитрий Донской в свою очередь разделил между своими сыновьями таким образом, что «половина» их перешла к его старшему сыну, а другая «половина» досталась трем остальным [1171] . В соответствии с этим разделом в договоре наследника Дмитрия Донского — великого князя Василия I Дмитриевича с его двоюродным дядей Владимиром Андреевичем говорится: из «огородников» и «мастеров», которых мы, князья, «собе вымемь» (т. е. которые в качестве тяглых людей перейдут под

нашу власть), «мне, князю великому, з братьею два жеребья, а тобе, брате, треть». Задача договора 1390 г. в данном случае — разделить между князьями доходные статьи в Москве (с явным излишком в пользу великого князя московского), а не закрепить за князьями их холопов или крестьян. Если обратиться к духовной Ивана III 1504 г., то можно убедиться, что в ней дворы, принадлежавшие княжеским «мастерам» («а что которые мои дворы внутри города на Москве и за городом… за мастеры за моими…»), упомянуты в одном ряду с дворами, которыми владели бояре, князья, дети боярские, дворяне, дворцовые люди [1172] . Эти дворы Иван III передал своим сыновьям-наследникам на тех же началах, что и другие «дворы городцкие посадные» [1173] . Значит, это — тяглые, а не дворцово-вотчинные «мастера».

1171

ДДГ, стр. 33, № 12.

1172

Там же, стр. 354, № 89.

1173

Там же, стр. 358, № 89.

Итак, можно, по-моему, сказать, что бежавшие в Москву крестьяне и холопы вовсе не подлежали обязательному возврату своим владельцам. Могла быть возвращена в крепостное состояние лишь какая-то часть беглецов, нашедших убежище в городе, и то лишь после специального расследования. При этом наиболее квалифицированные люди из числа беглых крестьян и холопов («мастера», «огородники»), оказавшись в городё, выходили из положения вотчинных лично зависимых ремесленников и переходили на положение лично свободных тяглых горожан.

Нельзя механически переносить на средневековую Русь те выводы, к которым пришли исследователи при изучении средневековых городов ряда стран Западной Европы. В громадной аграрной стране, где происходил дальнейший рост крепостничества, где города еще не стали очагом буржуазного развития, их роль в экономической и социальной истории была не такова, как в Западной Европе. И тем не менее и русские города являлись носителями таких социальных отношений, которые сильно отличались от крепостнических порядков, складывавшихся в деревне. История русского средневекового города XIV–XV вв. (как можно убедиться, изучая различные ее стороны) была противоречивой. Это был город феодальный и общая тенденция развития страны в направлении к созданию централизованного крепостнического государства не могла не наложить на него значительного отпечатка. Но в городе складывались и порядки, не укладывавшиеся в рамки крепостнической системы. Здесь создавались элементы того нового, что при данном уровне производительных сил не могло еще привести к зарождению капиталистических отношений, но что выделяло горожан из общей массы лично несвободного, феодально-зависимого населения. Отсюда — приток крестьян и холопов в города, определивший их быстрый сравнительно рост. С развитием городов-посадов горожане — посадские люди становились активной силой социально-экономического и политического процесса, сыгравшей значительную роль в деле создания Русского централизованного государства.

* * *

Если в результате общественного разделения труда совершался дальнейший процесс городообразования, происходило перемещение части сельского населения (пусть весьма и весьма незначительной части) в города как экономические центры, то роль последних в складывании централизованного государства определялась и тем, что они были укрепленными пунктами. На протяжении XIV (особенно второй его половины) и XV вв. в ряде русских городов идет строительство крепостных сооружений.

Это относится прежде всего к Москве. В 1339 г., согласно летописным данным, здесь был выстроен деревянный кремль («…на ту же зиму… замыслиша заложиша рубити город Москву, а кончаша тое же зимы на весну в великое говейно») [1174] . Кремлевские стены были сделаны из дуба. 500 лет спустя, в 1839 г., нижние ярусы этих стен были найдены при земляных работах [1175] . При Дмитрии Донском, в 1367 г., в Москве был воздвигнут каменный кремль («тое же зимы князь великии Дмитреи Иванович, погадав с братом своим с князем Володимером Андреевичем и с всеми бояры старейшими, и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сътвориша, тое же зимы повезоша камень к городу») [1176] . Наконец, новое переустройство Московского кремля относится ко времени Ивана III.

1174

ПСРЛ, т. XVIII, стр. 92.

1175

А. В. Арциховский, Основные вопросы археологии Москвы («Материалы и исследования по археологии СССР» № 7, М.-Л., 1947, стр. 19).

1176

ПСРЛ, т. XVIII, стр. 106. О строительстве Московского кремля см. также М. Н. Тихомиров, Древняя Москва, стр. 151–168; его же, Средневековая Москва в XIV–XV веках, стр. 32–42.

Военно-оборонительное значение имели и окружавшие город монастыри. По словам Н. Н. Воронина, со второй половины XIV в. «по периферии Москвы создается кольцо монастырей, являющихся как бы вспомогательными «фортами» обороны столицы» [1177] . Все эти укрепления имели значение для борьбы Московского княжества с Тверским, Рязанским и пр., а также определяли роль Москвы в битвах русского народа с татаро-монгольскими захватчиками, литовскими феодалами и т. д.

1177

Н. Н. Воронин, К характеристике архитектурных памятников Коломны времени Дмитрия Донского («Материалы и исследования по археологии СССР» № 12, М.-Л., 1949, стр. 218).