Обречен тобой

Резник Юлия

Покачиваясь, сажусь на задницу. Обхватываю пальцами скрещенные лодыжки. Ничего не пойму. Мы вроде не столько выпили. Какие дети? Какие крестные? Я же, кажется, сказала, что еще ничего не решила. В конце концов, от меня вообще мало что зависит. И это я ей объяснила тоже.

– Наташ, ты меня слышишь? Я без разрешения Мира связана по рукам и ногам!

– Ну, так получи его. Ик. Разрешение.

– Не хочу. Закрыли тему.

– Погоди-погоди, ну-ка глянь на меня! Ты что, боишься?

Боюсь ли я? Боюсь ли я… Да, наверное. Я же, черт его дери, даже не знаю,

жив ли он. Все это время, когда я свято верила, что забыла о нем и думать, на самом деле я просто боялась узнать, что его больше нет. И неважно, что мы расстались. Неважно, что это произошло как раз потому, что Мир обещал завязать со своей работой, а когда в очередной раз не сдержал слова, у меня тупо сдали нервы… Я просто не могла бы жить, зная, что его больше нет. Мое неведение о его дальнейшей судьбе создавало иллюзию того, что все хорошо. И он живет где-то там, счастливый. Не со мной, да, но живет. И мне не надо вздрагивать каждый раз, когда кто-то звонит в дверь. Не надо изводить себя, ожидая, вернется он с очередного задания живым или грузом двести… Не надо умирать вновь и вновь, когда задерживается. Это не моя ответственность.

– А ты бы на моем месте не боялась?

– Нет, конечно. Это твой единственный шанс стать матерью! Сама же говоришь.

– Я все эти годы жила с мыслью, что все… Мне ничего не светит. Я смирилась с этим. А теперь что? Искать его? Умолять позволить?

– Почему нет? Сама же говоришь, что он нормальный мужик. Что ему стоит помочь девушке, оказавшейся в безвыходной ситуации?

– Да что угодно. Та же семья, которой он наверняка уже обзавелся. Вот тебе бы понравилось, если бы спермой твоего мужа воспользовалась его бывшая?

– Слушай, какого черта мы гадаем? Может, он вообще свободен как ветер, а мы тут уже понапридумывали. Где там мой телефон? – Наташка обводит пол немного поплывшим взглядом.

– Что ты хочешь?

– Найти его, конечно же.

– Ага. Удачи, – фыркаю. – Он же военный. По крайней мере, в прошлом. Соцсетей у него нет и быть не может.

– Как, говоришь, его зовут?

– Мирослав Игоревич Тарута. Наташка, ну что ж ты за баран такой у меня, а? Это совершенно бессмысленно.

– Почему не попробовать? Все равно дурака валяем.

– Скоро Валера придет, – зачем-то напоминаю я, встаю и, вообще ни на что не надеясь, принимаюсь убирать с пола. Остатки роллов, пакетик, куда мы складывали использованные салфетки. Пустую бутылку. И еще одну. Блин, хорошо посидели. Но завтра наверняка будет раскалываться голова. Знающие люди говорят, что в молодости могли пить до утра, а потом валить на пары, и ничего. Верю им на слово, потому что свой первый бокал вина я выпила, кажется, уже после института, а вот так, чтобы бутылку… Такое я стала себе позволять лишь годам к тридцати.

В момент меня возвращает Наташкино присвистывание.

– Что? – замираю с занесенной над тарелкой губкой.

– Ну-ка посмотри, это он?

Я не верю, что она вот так легко его нашла. Но все равно колени слабеют, ноги – словно из холодца. А сердце… Ч-черт. Прикладываю мокрую ладонь к груди, чтобы оно,

к чертям, не выпрыгнуло.

– Мирослав Игоревич Тарута. Сорок лет. Дата рождения – пятнадцатое ноль восьмое тысяча девятьсот…

Наташка не успевает договорить, потому что я, подлетев к ней, тупо выдергиваю телефон. В глазах темнеет, плывет. Навести фокус практически невозможно, потому что руки дрожат. Очень, блин, сильно дрожат.

– Вик…

Из темноты с фотографии три на четыре проступает его лицо. Оно изменилось за десять лет, да. На нем пролегли морщинки, а на щеке появился шрам, которого не было в его тридцать. Однако не узнать эти глаза невозможно. Заглядываю прямо в них, и чудится, что он абсолютно такой же, как я его помню, а эти изменения – просто рябь времени. Но так не может быть.

– Вик… Это он, да? Ты как привидение увидела, – хмурится Наташа.

– Он жив, да? – тоненьким ломающимся голоском пищу я.

– Живей всех живых. И, кстати, вполне успешен. Да ты читай, читай. Чего глазами хлопаешь?

Прохожусь по тексту Википедии несколько раз, прежде чем смысл написанного начинает хоть немного до меня доходить. О военной карьере Мира в статье нет никаких подробностей. А вот его нынешней работе уделено чуть больше внимания, хотя и эта информация изложена довольно скупо. Не удивлюсь, если Мир лично согласовывал текст. Эта лаконичность вполне в его духе. Более закрытого человека я не знала ни до, ни после.

Отдаю Наташке телефон. Обхватываю вмиг озябшие плечи.

– И главное, ни слова о личном. Вот что, им сложно было написать хоть в общих чертах, что да как?

– Он не любитель распространяться на такие темы.

– Ну, ничего. За дело взялись профессионалы, Вик. А значит, что? Сейчас мы выведем его на чистую воду.

Что Наташка профессионал – я даже не сомневаюсь. Как-то она вычислила, что нашей подруге изменяет муж, изучая сториз его любовницы, на которых того даже в кадре не было. Уверена, это какой-то врожденный дар.

Без сил опускаюсь на пол. Может, звякнуть Валерке и все отменить? Я точно не смогу сегодня расслабиться.

– Ну что, мать, какая-то постоянная телка у него есть. Вряд ли жена, но…

Это глупо… Глупо ревновать, да. Но в свое время я так остро его любила, что отголоски той любви и сейчас поднимаются в груди волной разрушительной ревности.

– Ничего. Не хочу. Знать.

– Да погоди ты! Знание – это сила.

– Я к нему ни за что не обращусь! – повторяю раз за разом. – Это все не имеет смысла.

– А если он к тебе обратится? – сощуривается Наташка, цепляя меня на крючок своего взгляда. – Об этом ты не подумала?

– Нет. Зачем ему это делать?

– Затем, что и он тоже наверняка получит это письмо. Не сейчас, так потом. Но оно найдет его.

– И что? Мир наверняка забыл обо мне и думать.

– Ага. Если бы ты сама в это верила, то не дрожала бы сейчас как трусливый заяц.

Не выдержав, бросаю взгляд на экран Наташкиного телефона.

– На. Здесь всего пара фоток. Наверное, он подчищает размещенную инфу. А эти просто не успел…