Обреченность
Шрифт:
Ранним ноябрьским утром 1921 года к перрону Севастопольского вокзала подошел поезд.
Было холодно. Стояла по настоящему зимняя погода. Холодный порывистый ветер «борей» заставлял людей хвататься за уши, тереть нос и щеки.
Рано выпавший снег накрыл крыши домов, рельсовое полотно и кирпичные пакгаузы белым одеялом. Ежились от мороза покрытые инеем ветки кипарисов.
Сидевшие на деревьях птицы застыли, нахохлились. Только что подошедший паровоз шумно и запалено дышал, окутанный облаком белого пара.
Отдельно
Это был генерал Слащев. Жена и сын остались у знакомых на севастопольской квартире, а он ждал встречи с Дзержинским.
Занятый своими мыслями, генерал не услышал объявления о прибытии поезда, и лишь перед ним пыхтя прокатился паровоз и замелькали вагоны, он поднял взгляд на запотевшие окна вагонов — высокий, худой и растерянный.
Пассажиры с узлами и торговцы ринулись к поезду.
У одного из вагонов не было никакой очереди. Все чинно. Только лишь заскрипели отжимающиеся колодки, как со скрежетом отворилась дверь вагона и клубы морозного пара хлынули внутрь.
В проеме двери возникла фигура полноватого проводника в черной форме. Он протер тряпкой латунные ручки дверей и застыл сбоку от выхода.
Из вагона вышел человек в кожаной куртке и потертой кобурой нагана на портупее. Оркестр заиграл «Интернационал», но человек требовательно поднял вверх руку. Постоял, выжидая, когда смолкнет оркестр. Музыканты сбились, пискнула валторна, не впопад бухнул барабан. Кожаный человек негромким голосом объявил:
— Товарищи спасибо за прием. К сожалению председатель ВЧК товарищ Дзержинский не сможет к вам выйти. Он работает, а мы через минуту отправляемся.
Повернулся к Слащеву.
— Яков Александрович. Пройдите в вагон. Вас ждут.
Паровоз спустил пар, раздался свисток, кондукторы с грохотом захлопнули двери.
Поезд тронулся, и на заснеженном перроне вокзала осталась лишь суетливая толпа пассажиров, носильщики с бронзовыми бляхами на груди и чистильщики обуви.
Поезд медленно набирал ход. Колеса вагона торопливо выстукивали:
— До-мой... до-мой... в Москву.
— Домой, — Повторял генерал, шагая по красной дорожке правительственного вагона, точно по плацу. Сердце учащенно билось. Дрожали руки.
Дзержинский, увидев Слащева, встал, протянул ему руку:
— Проходите, Яков Александрович.
Все дорогу до Москвы они проговорили. Дзержинскому пришлись по душе резкие безапелляционные выводы Слашева относительно гражданской войны, острые характеристики белогвардейских генералов - Врангеля, Деникина.
Эмиграция узнав о том, что генерал Слащев добровольно вернулся в Россию была потрясена: самый кровавый враг Совдепии покорился
«Непримиримые» тут же приговорили его к смертной казни. Узнав об этом генерал только пожал плечами и проронил:
— Меня все равно убьют, какая разница, кто и где.
В Москве Якова Слащева, по ходатайству Дзержинского, назначили преподавателем Военной Академии, но слушатели из красных командиров относились к нему враждебно, помня о том, как зверствовали и рубились слащевцы во время Гражданской войны.
Вскоре его перевели в школу комсостава «Выстрел». В то время это была главная кузница военных кадров страны.
Генерал-лейтенант Слащев слыл человеком неудобным для светских бесед. Резал правду-матку в глаза. С красными командирами тоже не церемонился, вел себя резко и вызывающе. Ходили слухи, что даже на курсах обещал кому-то выписать двадцать пять шомполов.
Впрочем точно также он в прошлом вел себя и с белыми генералами - Деникиным, Врангелем. До поры до времени все это сходило Слащеву с рук.
Однажды после занятий он с преподавателями зашел в пивную.
Изнутри пахнуло запахом копченой рыбы, пива и табачного дыма.
В углу за столом, уставленным пивными кружками и бутылками, сидели несколько слушателей курсов в длинных кавалерийских шинелях с синими клапанами- разговорами. Среди них же находился и комкор Жлоба. Они о чем то спорили, но разом, как по команде замолчали увидев перед собой Слащева. Подвинулись, освобождая места для вновь вошедших. Повисла неловкая пауза.
— Ну-с, господа.., пардон, товарищи красные командиры и по какому же поводу спорим- усаживаясь за стол и доставая папиросы спросил Слащев.
— Вопрос один - тут же завелся уже нетрезвый Жлоба. — Почему, господин генерал, сиволапые фельдфебели и прапорщики военного времени выиграли войну у вас, выпускников академий, считавших себя военными с пеленок.
— Что ж, охотно вам отвечу, Дмитрий Петрович, — Слащев нахмурился. Прикурил. — Эту войну выиграли не сиволапые фельдфебели, как вы изволили выразиться, а простой русский мужик. Он — главная сила в России. На нем все держится. Мужик Россию кормит и защищает.
Слащев глубоко затянулся папиросой и выпустил изо рта лохматое облако сладковатого дыма.
— Генерал Кутепов был прав, когда говорил о том, что победить можно лишь при условии, если дать мужику виселицу и землю... Мы в избытке дали первое, вы же оказались хитрее и пообещали вдобавок еще и землю. А мужик легковерно поверил вашим обещаниям и пошел воевать за вашу власть.
Генерал брезгливо пососал погасшую папиросу. Не спеша чиркнул спичкой, прикурил вновь- Что же касается лично меня, то я вам никогда не проигрывал. Напротив. Это я вас бил. Бил на Кавказе, бил в Крыму и вообще везде, где только встречал. Вот бегали вы хорошо, не спорю.