Обреченные эволюцией, Или новые приключения мусоров
Шрифт:
– А че фамилия? – удивленно вскинул брови Косой. – Капитан – он Овечкин. А мужик, ну, чья хата была, – сапожник. Сердюк, кажись…
Ни договорить, ни выслушать дальнейшие вопросы солдатик не успел, так как девчушка неожиданно резко подскочила, заверещала, а потом чуть было не вцепилась Рогову в физиономию. Васю спасло лишь то, что попытку она производила с зажмуренными глазами, которые щипал самогон.
– Нечистая! – выдохнул Косой, наблюдая, как отчаянно отбивается от недавней пленницы “мертвец”…
Засор
Сантехники, чьей сосредоточенности и одухотворенности могли бы позавидовать крупнейшие мировые ученые, неторопливо ковыряли в трубе пятиметровым гибким штырем из витой стали с крючком на конце, слаженно работали вантузами, включали и выключали гудящий и мелко дрожащий аппарат непонятного предназначения, перекуривали, обменивались понимающими взглядами, словно хирурги в процессе операции по пересадке сердца, вздыхали, снова брались за вантузы, простукивали систему, приложив ухо к холодным мокрым трубам, горестно качали головами, опять перекуривали, запихивали в сливы унитазов шланги и подавали в них сжатый воздух, отфыркивались, когда их окатывало водой, бегали на верхний этаж и били там киянкой по торцу старого чугунного стояка, отгоняли от туалета любопытствующих сотрудников, высокомерно цедили непонятные словосочетания типа “крестовина фановой трубы”, отхлебывали из канистры со спиртом, благоразумно прихваченной с собой одним из водопроводчиков, открывали и закрывали вентили, и так далее.
Но засор как был, так и оставался…
Ларин, который после непродолжительного сна стал немного соображать, с полчаса понаблюдал за работой сантехников и удалился вниз, дабы принять участие в обсуждении проблемы нового стекла в окне дежурки и тех санкций, что Соло-вец намеревался наложить на Пуччини…
В холле перед “обезьянником” было довольно весело, ибо там собрались почти все могущие самостоятельно держаться на ногах сотрудники РУВД, а вопли начальника ОУРа сопровождались комментариями злорадствующих задержанных.
Соловец, как ярый сторонник соблюдения законности, устроил над участковым самый натуральный суд, в котором играл роль прокурора-обвинителя.
Судьей был назначен Дукалис, народными заседателями – Нед срезов и Удодов, адвокатом обвиняемого – Безродный, судебным приставом – Чердынцев, а Котлеткин, Твердолобое, Казанцев и полтора десятка пэпээсников изображали зрителей.
Самого Пуччини, дабы соблюсти все процессуальные нормы, затолкали в пустующую ячейку “обезьянника” и заперли, отобрав ремень и вытащив шнурки из ботинок. Задержанные алкоголики встретили временное заключение участкового радостными воплями и одобрительными аплодисментами. Особенно наглый бухарик из соседней ячейки даже попытался смазать Пуччини по физиономии, просунув руку между прутьями решетки, но бдительный сержант из “конвоя” пресек безобразие, заботливо приложив к железным прутьям электрошокер. Бухарик угомонился.
Правда, участковый тоже получил разряд, так как в этот момент держался за единую с прутьями металлическую основу узких нар.
– Попрошу тишину в зале! – Дукалис постучал ладонью по столу и поправил сварганенную из пыльной розовой портьеры судейскую мантию. –
Соловец быстро прокричал список обвинений, начинавшийся с безобидной “обжираловки горохом” и заканчивающийся “нападением на старшего офицера милиции”, и потребовал применить к Пуччини меры физического воздействия вкупе со штрафом.
“Адвокат” Безродный с “прокурором” согласился и предложил, дабы не терять время, немедленно расстрелять своего подзащитного.
“Народный заседатель” Удодов выступил с инициативой повесить на участкового месячный план по задержанию минимум одного преступника в день, но был грубо оборван Соловцом, чьи подчиненные с трудом справлялись с расследованием даже двух преступлений в квартал. Тридцать задержанных злодеев в месяц означали паралич всей работы РУВД.
“Судья” Дукалис поддержал “прокурора” и дал Удодову подзатыльник.
Котлеткин от имени общественности внес предложение лишить Пуччини зарплаты на полгода и на эти деньги покупать на всех разнообразные прохладительные напитки. Мысль сержанта-водителя вызвала у собравшихся интерес и была признана отвечающей генеральной линии судебного процесса.
Ларин также не остался в стороне и намекнул на необходимость подкрепиться хотя бы пивом, чтобы не прерывать заседание. Чердынцев коротко кивнул и отправил двух ефрейторов за нужным продуктом, снабдив их деньгами, изъятыми у шутника.
Когда бутылки с “Балтикой № 9” были принесены и откупорены, а жаждущему Пуччини показали фигу, в одной из клеток очнулся сильно помятый человек в разодранных брюках и женской кофте на голое тело, подобранный нарядом ППС возле салона эротического массажа, и стал биться об решетку, крича, что он тоже судья, желает присоединиться к коллегам и вместе с ними вынести участковому справедливый приговор. В качестве подтверждения своих слов алконавт достал спрятанное в ботинке удостоверение и начал махать им перед носом удивленного начальника дежурной части.
Удостоверение оказалось подлинным, как и федеральный судья Фонтанкинского районного суда Александр Гурьевич Шаф-Ранцев.
Толкователя законов с извинениями выпустили из клетки, дали бутылку, и он занял место секретаря, привычно не обращая внимания на тот абсурд, что творился в холле РУВД.
Обвиняемому тоже дали слово, но, послушав пару минут стенания Пуччини, сопряженные к тому же с оскорблениями Соловца лично и ОУРа в целом, Дукалис подмигнул одному из конвоиров, и участкового лишили слова.
После чего тот обиделся и ушел в угол клетки.
Опохмелившийся судья встал, потребовал себе еще бутылочку пивка, заправил выбившуюся кофту в штаны и произнес двадцатиминутную речь о торжестве справедливости, проиллюстрировав ее примерами из собственной практики.
Милиционеры и дознаватели с удовлетворением узнали, что судейский корпус в его лице полностью поддерживает их нелегкую борьбу с гражданами, в принятии решений ориентируется на “внутреннее убеждение” стражей порядка, не принимает в расчет всякие глупости вроде “алиби”, считает заключение под стражу единственной достойной внимания формой меры пресечения, а приговоры строит на принципе “лучше посадить сто невиновных, чем выпустить одного виновного”.