Обреченные
Шрифт:
– В уборную, и сим вернется она в великий круговорот жизни.
Я потянулась к телефону, чтобы набрать Иисуса и поведать ему подробности новейшего злодеяния. Мама пододвинула ко мне корзину с выпечкой и вздохнула.
– Не вышло с мистером Рыбкой… Мэдди, что, если мы съездим и купим тебе симпатичного котеночка?
21 декабря, 10:40 по тихоокеанскому времени
Мою истинную любовь спасают из лап смерти
Отправила Мэдисон Спенсер ([email protected])
Милый
Если родители брали кого-то в семью, без десяти миллионов пресс-релизов это не обходилось. Тиграстик не стал исключением. Съемочная группа документалистов сопровождала нас в пожизненном приюте на востоке Лос-Анджелеса, где мы с папой оценивали достоинства разнообразных брошенных животных. Мама подвела фалангу операторов к тощей полосатой кошке в клетке из проволоки, просмотрела карточку с данными и протянула:
– О-о-о, Мэдисон, у этой лейкемия! По прогнозам, жить ей не больше четырех месяцев. Идеальный вариант!
Для родителей главным критерием отношений с теми, кто от них зависел, была недолговечность. Они всегда выбирали такие дома, работников, бизнес и детей из стран «третьего мира», отказаться от которых в одно мгновение не составляло труда. Нет ничего лучше для пиара, чем то, что можно спасти, месяц усиленно любить, а потом, снимая на видео, пышно похоронить.
Когда я отклонила кандидатуру умирающей кошки, папа подвел меня к престарелому коту черепахового окраса. В приюте считали, что проживет он еще недель шесть.
– Диабет. – Папа покивал с серьезным видом. – Пусть это послужит вам уроком, юная леди, когда вас в следующий раз потянет на сладкое.
Камеры следовали за нами от одной обреченной кошки к другой, от инфекционного перитонита к гипертрофической кардиомиопатии. Некоторые животные едва могли поднять головы, когда я почесывала их за дрожащими от озноба ушами. Это место больше походило на кошачий хоспис, чем на приют. Глядеть на кошечек, которые страдают от опухоли кишечника и пиометры последней стадии, было страшно. Все так: каждая хотела, чтобы ее взяли домой и любили, только я ни одну из них не хотела. Я хотела ту, которая будет жить и любить меня.
На одноразовой впитывающей пеленке лежал сиамец – он уже не контролировал мочевой пузырь. Жалобно плакал густыми слезами, моргал и глядел на меня сквозь муть катаракты. Отец, увидев длинный список необходимых каждый день лекарств, просиял:
– Мэдди! Этот парень долго не протянет. – Он привлек меня к провонявшей клетке. – Назовешь его Кэт Стивенс и организуешь ему самое шикарное погребение, какое только бывало у кошек.
Мама гримасничала перед камерами:
– Дети ну просто обожают устраивать похороны питомцев… Делают им маленькое кладбище, заполняют каждую могилку! Это знакомит их с формами бактериальной жизни в почве!
Если она и уважала какие-либо формы жизни, то ее мать к ним не относилась. Бабушка умерла в Хэллоуин
«От кутюр», – сказала она, появляясь в дверях захолустной похоронной конторы с платьем в прозрачном полиэтиленовом мешке, перекинутым через руку. Селянин был изумлен: по другую сторону его стола находились Антонио и Камилла Спенсеры. Лебезя перед ними, он согласился, что платье роскошное, однако затем терпеливо объяснил: оно четвертого размера, а у изъеденного раком тела бабушки Минни – десятый.
Папа мгновенно достал из внутреннего кармана чековую книжку:
«Сколько?»
«Не понимаю», – растерялся похоронных дел мастер.
«Подогнать размер», – пояснила мама.
«Такое красивое… Вы точно хотите, чтобы я распустил швы?» – спросил он. Бедняга.
Мама ахнула, отец возмущенно замотал головой:
«Варвар! Это платье – произведение искусства. Тронете хоть один стежок – засудим и пустим по миру».
«Мы хотим, – начала втолковывать мама, – чтобы вы слегка подправили. Чуточку липосакции в одном месте, чуточку в другом… Мать должна выглядеть идеально».
«Камера прибавляет десять фунтов», – сообщил отец, одновременно выписывая чек на головокружительную шестизначную сумму.
«Камера?» – переспросил похоронщик.
«Еще неплохо бы подтянуть за ушами, – продолжила мама и показала на себе, сведя кожу на висках так, что щеки сделались гладкими и упругими. – Слегка увеличить грудь – приподнять, ну или поставить имплантаты. Так лиф сядет получше».
«И нарастить волосы, – прибавил папа. – Хотим, чтобы наша красавица была пышноволосой».
«И хорошо бы, – сказала мама, – почки ей – чик! – и немного подвинуть вот сюда». – Она сложила ладони чашечками под своей безупречной грудью.
«Кроме того, мы договорились с художником-татуировщиком. – Отец поставил витиеватую роспись, вырвал листок из чековой книжки и, ухмыляясь, помахал им перед лицом. – Если, конечно, вы не против, что Минни приукрасят».
«Кстати, – щелкнула пальцами мама, – никакого нижнего белья. Ни тонг, ничего. Не хочу, чтобы мир смотрел прямую трансляцию похорон и видел, как трусы проступают под одеждой на моей дорогой, любимой умершей матери».
Я думала, в этот момент – в погребальной конторе, планируя траурную церемонию, – мама расплачется. Но нет – она обернулась ко мне и спросила:
«Мэдди, милая, что с твоими глазами? Почему такие красные и опухшие? – Она достала из сумочки пузырек с ксанаксом и предложила мне таблетку. – Надо будет приложить дольки огурца, чтобы снять отек».
Милый твиттерянин, я не переставая рыдала с самого Хэллоуина. А она даже не заметила.
Когда я вспоминаю бабушкин поцелуй, то чувствую вкус сигаретного дыма. У маминого – привкус антитревожных препаратов.